Я познакомилась с маршалом в 2005 году при необычных обстоятельствах. И потом в течение многих лет не раз встречалась с этим удивительным человеком.
Накануне 60-летнего юбилея нашей Великой Победы мой муж, тоже журналист, договорился с Язовым об интервью. Поехал к нему на встречу утром и надолго пропал. На мои звонки в редакцию не отвечал. Тогда мобильников не было. Я забеспокоилась: у мужа было больное сердце, вдруг что-то случилось. И ничего умнее не придумала, как позвонила маршалу (его телефон отыскала в блокноте мужа), объяснила ситуацию. Дмитрий Тимофеевич ответил, что да, у него был такой, беседа прошла нормально, но Юрий Васильков давно уехал…
Вскоре муж объявился – оказалось, он срочно стал готовить материал в номер, был в типографии, чего, мол, паниковать? А вечером дома раздался телефонный звонок. Я взяла трубку. “Это Язов, – сказал мужской голос. – С вашим мужем все в порядке? Нашелся?” Я растерялась от неожиданности, даже забыла его имя-отчество, ответила: “Да, все в порядке, товарищ маршал, завтра в газете выйдет интервью с вами. Спасибо за чуткость”. А он ответил: “Передайте мужу, чтоб он никогда не заставлял жену лишний раз волноваться”.
Но волноваться пришлось, и еще как! Муж тяжело заболел. И скоро ушел из жизни. Я позже пролистала его блокнот и увидела несколько вопросов, которые он не успел задать Дмитрию Тимофеевичу. Решила сделать это сама. Тем более, приближалась очередная дата нашей Победы. А Язов освобождал Ленинград, был дважды ранен.
Договорилась о встрече, подъехала к нему на улицу Знаменку в старое здание министерства обороны. Он сидел в штатском костюме в полутемном кабинете за убогим столом с инвентарным номером, на скрипучем стуле и что-то писал. “Задумал книгу об истории Панфиловской дивизии, – объяснил мне. – В свое время о подвигах ее бойцов знал каждый школьник, а сейчас, к большому сожалению, мало кто хоть что-то слышал. Убрали из школьной программы”.
Так началась моя беседа с маршалом. И вдруг он спросил: “Мне знакома ваша фамилия, мы уже встречались?” – “Вы встречались с моим мужем”. И он тут же вспомнил: “Такой высокий, красивый, усатый? Помню!” Но сразу же заметил мое настроение и все понял… Стал рассказывать о своей жизни, о многочисленных потерях любимых людей. Особенно меня поразило, как погибла его маленькая двухлетняя дочка Лариса, моя одногодка. Вместе с соседской девочкой она играла в догонялки, забежала на кухню в коммуналке, а там соседка, затеяв стирку, поставила на пол таз с кипятком и щелочью. В этот таз Лариса и упала…
“Сколько лет прошло, а забыть это невозможно. Трудно хоронить маленьких детей”, – вздохнул Язов. “А я похоронила двоих маленьких детей – доченьку и сыночка. Врачи просмотрели…” – ответила я. Он внимательно взглянул на меня и неожиданно перешел на ты: “Как ты это пережила?.. Молодчина, держишь удар. Держись! Знай, что есть немало людей, которым еще хуже”. Он потом не раз переходил со мной на ты.
Автор этих строк в кабинете Дмитрия Тимофеевича на Знаменке. Фото: Елена Василькова
Услышать такие слова от человека, который сам прошел в жизни нелегкие испытания, о чем написал в своей книге “Удары судьбы”, – это была настоящая поддержка. Эти слова я вспоминала и позже, когда через несколько лет после смерти мужа хоронила и старшего сына, умершего от рака. Вспоминала, как Язов молча переживал смерть и своего 44-летнего сына Игоря, штурмана подлодки. И гибель 16-летнего внука, который разбился на машине. Удар за ударом…
Сведущие люди мне подсказали, что маршалу надо бы пойти в церковь, помолиться. “Я в Бога верить так и не научился”, – вздохнул Дмитрий Тимофеевич. А я призналась, что у меня к церкви и к Богу особое отношение. “Ну-ка, ну-ка, интересно…”
“Я верю, что когда-то действительно был такой человек, талантливый, добрый, который помогал людям, лечил их. Но они его предали. А могли бы спасти, если б хоть один из них сказал: “Христос не виноват”. Но никто не сказал. Все промолчали, струсили. И отправили парня на казнь. В свое же оправдание придумали, что он якобы воскрес и вознесся на небо… Фарисеи. А ведь у нас тоже было время, когда при полном молчании распинали неугодных. Как хорошо, Дмитрий Тимофеевич, что такое время прошло и что вас минула подобная участь!” – сказала я.
– Наверное, трудно поверить, но мне в тюрьму пришло очень много писем поддержки, – ответил маршал. – И я очень благодарен всем этим людям.
А не жалеет ли он, что участвовал в ГКЧП и был арестован? Ведь просидел в тюрьме полтора года. Язов уточнил: 498 дней. “Жалею, что мы не смогли сохранить страну”. И процитировал строчки стихов: “В своей “Матросской тишине” я отболел душевной болью. Не думал, что на склоне жизни в тюрьме я буду у Отчизны. Негоже раскиснуть былому солдату. Я верил, что выйду на волю когда-то…”
Тогда я узнала, что он пишет стихи. “Громко сказано – стихи, – возразил маршал. – Просто иногда рифмую свои мысли”. Я пристала к нему с настойчивой просьбой – почитайте! Он пообещал дать мне кое-что в письменном виде.
Это действительно его наболевшие мысли. Ну как было ему не переживать в тюрьме, когда он узнал, что его жену выселили из квартиры, отказали в помощи врачей, хотя она передвигалась на каталке, сберкнижки арестовали, не было денег на лекарства. Пришлось ей продать шубу и другие вещи. Как было ему не поддержать жену? И он ей написал: “Нет, нас и горем не сломить, переживем и заключенье. Как жили, так и будем жить…”
Пусть для эстетов это вовсе не стихи. Зато как много он знал стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, с каким удовольствием их читал! И как хорошо, легко он писал в прозе! Причем писал пером на бумаге четким убористым почерком. Я удивлялась, иногда заглядывая в его записи: “Ну как вы можете начисто, без правки?” Он только пожимал плечами: “Сначала мысленно формулирую, что хочу сказать, а уж потом пишу”.
Он подарил мне несколько своих книг. В том числе и про панфиловцев, а в книге “Удары судьбы” написал: “…в знак глубокого уважения и с благодарностью за внимание к солдату Победы”.
Мы с ним нередко виделись на Знаменке. Ведь он просил забегать почаще, “есть что сказать”. Его очень тревожило, что враги извращают нашу Победу и пытаются переписать историю войны. Говорил, что мне и моим коллегам надо обращать на это внимание, надо бороться! К 70-летию Победы “Российская газета” выпустила мое интервью с Язовым аж на трех страницах. Он смог сказать свою правду о войне.
А однажды он предупредил: “У меня теперь другой кабинет”. Назвал номер. Я вошла и ахнула. Язов стоял посреди большого кабинета в светло-сером маршальском мундире! Помолодевший, постройневший. “Не надо оваций! – прервал он мои эмоции. – Теперь я обитаю здесь. Между прочим, подо мной кабинет самого уважаемого маршала – Жукова”.
Я была за него очень рада. За его жизненную позицию, стойкость. Он был ровесником моего отца, который тоже прибавил себе год, чтобы пойти на фронт в 17 лет. Участвовал в танковом сражении под Курском, был ранен и контужен. Но вернулся в строй и потом всю жизнь работал. Дмитрий Тимофеевич всегда передавал “привет папочке”, который тоже жалел, что развалилась страна, за которую он воевал. В итоге мы с ним оказались в разных государствах: я в России, отец на Украине. А когда моего папы не стало, я об этом Дмитрию Тимофеевичу не сказала. Врала, что папа жив-здоров, весел, увлекается кроссвордами. Мои слова поднимали ему настроение. “Мы, фронтовики, вон какие!” И приказал, чтобы я почаще звонила отцу. Я и Дмитрию Тимофеевичу нередко звонила домой, пока он мог подходить к телефону…
Я каждый год вспоминаю его день рождения. И часто перечитываю строчки его стихов.