В ведущих странах коммерциализацией науки занимаются национальные инновационные системы, у нас она так и не была создана. Два года назад по решению Владимира Путина Российский научный фонд (РНФ) помимо финансирования фундаментальных исследований начал поддерживать опытно-конструкторские и технологические работы и разработки. Удалось построить мост, чтобы наука преодолела «долину смерти»?
Александр Клименко: Сразу давайте уточним. Строительство моста, о котором вы говорите, это грандиозная задача, в этом участвуют многие министерства, институты развития и ведущие организации страны. РНФ — один из элементов этой системы. Причем с довольно скромным бюджетом.
Мировой опыт показывает, что только 33% идей доходит до конкретного технического решения, из них только 9% — до серийного выпуска
Как я понимаю, на вашем примере должен быть разработан наиболее оптимальный механизм внедрения разработок. Как сейчас модно говорить, надо сделать его бесшовным. Если получится, его можно потом тиражировать. Кстати, каково это — переключиться с фундаментальных исследований, для поддержки которых и был создан фонд, на прикладные?
Александр Клименко: Это оказалось для нас совершенно новой задачей. Оценив ее масштабы, мы поняли, что нужно кардинально менять подходы во всем, что связано с оценкой проектов, экспертизой, мониторингом. Говоря образно, нельзя было вносить коррективы в построенное «здание», потребовалось возвести новое. Сейчас созданная система обкатывается на проектах в области микроэлектроники. Как она работает? Проведены конкурсы, которые проходят в несколько этапов. Вначале рассматривались технологические предложения представителей реального сектора экономики. Они говорят, нам нужен вот такой продукт, такая технология. Из всего потока заявок наши эксперты отобрали лучшие.
По каким критериям проводился отбор победителей? Соответствие мировому уровню?
Александр Клименко: Речь идет конкретно о микроэлектронике, где, как вы знаете, у нас ситуация сложная. Мы серьезно отстали от лидеров по ряду позиций. Требовать по всем мировой уровень — нереально. Сейчас необходимо обеспечить технологическую независимость, импортозамещение. Что касается критериев при отборе заявок, то их шесть. В частности, это производственный потенциал организации-заявителя, говоря попросту, оценка потянет ли она такой проект. Ведь заявитель берет на себя обязательство в случае победы в конкурсе реализовать свое предложение на практике.
Особо надо сказать о том, что наших экспертов и специалистов в области микроэлектроники не просто удивило, а поразило. Когда объявили конкурс, мы прикинули, сколько может вообще прийти заявок. Так вот их оказалось в несколько раз больше, чем можно было ожидать по самым оптимистическим прогнозам. Всего — 294 проекта! Какие-то организации заявляли сразу по несколько проектов, поэтому общее число участников конкурса меньше — 122. Повторяю, такого бума никто не ожидал.
Более 20 лет мы жили под девизом «все купим». Грянули санкции, теперь все нужно делать самим. И наука стала востребованной. Как и по каким критериям вы отбирали коллективы, которые взялись выполнять заявки бизнеса?
Александр Клименко: Провели следующий конкурс уже для исполнителей, для тех, кто готов взяться за реализацию победивших технологических предложений. Что касается критериев отбора, то в отличие от требований по поддержке фундаментальной науки, здесь есть своя специфика. Скажем, если там прежде всего смотрят, какие у руководителя проекта есть публикации, в каких журналах, то здесь же в первую очередь оценивается, имеет ли он опыт выполнения прикладных работ.
Конечно, важна техническая оснащенность организации, которая берется за выполнение, ее приборная база. Оценивается, сможет ли она довести свои исследования до стадии, которую можно предъявить заказчику, чтобы начать серийный выпуск. Конкретно это прописано в техническом задании.
Прямо скажем, что 30 миллионов в год, которые выделяются на гранты под проекты по микроэлектронике, деньги очень небольшие для таких сложнейших проектов…
Александр Клименко: Согласен. Но есть еще внебюджетное финансирование, которое должно быть обеспечено заказчиком проекта. А ведь самое трудное, самое затратное — внедрение разработки в серию — он берет на себя. Отказа, отступления быть не может!
Раз есть такое жесткое требование, то, как я понимаю, бизнес уже не может себе позволить ждать, когда ученый ему принесет на «тарелочке» лабораторный образец? Надо включаться в проект на самой ранней стадии?
Александр Клименко: Так и происходит именно на ранней стадии. Например, заказчик принимает участие в оценке поступающих на его заявку предложений. Может высказать о них свое мнение, которое обязательно принимается во внимание при определении победителя в конкурсе отбора исполнителей.
А что РНФ? Вот он провел конкурсы, свел бизнес с наукой. А дальше? Умывает руки?
Александр Клименко: Все ровно наоборот. Руки постоянно держим на пульсе проекта. Наши специалисты выезжают на предприятия, оценивают ход работ, получены ли промежуточные результаты, которые зафиксированы в соглашении.
Александр Викторович, не поверю, что преодоление «долины смерти» проходит безболезненно. Мировой опыт показывает, что только 33% идей доходит до конкретного технического решения, из них только 9% — до серийного выпуска. Наверняка между наукой и бизнесом возникают острые ситуации, которые фонду приходится разруливать…
Александр Клименко: Конечно, такие ситуации бывают, особенно при анализе промежуточных результатов. Ведь все нельзя предвидеть заранее. Приходится срочно что-то уточнять, корректировать. Но пока все это были, что называется, рабочие моменты. Кризисов, когда проект заходит в тупик, когда заказчик категорически не принимает результаты исполнителя, пока не было. Впрочем, не исключаю, что подобное может случиться. Ведь мы работаем в довольно сложной и чувствительной сфере, где успех дается очень непросто.
Справка «РГ»
По данным Всемирной организации интеллектуальной собственности «Глобальный инновационный индекс (ГИИ)» 2023 года, самыми передовыми экономиками по внедрению научных разработок являются Швейцария, Швеция, США, Великобритания, Нидерланды, Сингапур, а Китай вплотную приблизился к первой десятке. Россия заняла лишь 51-е место. В Стратегии НТР России поставлена задача к 2030 году довести соотношение государственного и внебюджетного финансирования науки до пропорции 50:50 (сейчас — 70:30), расходы — до 2% ВВП (сейчас — 0,15%, в 4 раза меньше, чем в США).