— Михаил Юрьевич, один из Ваших сослуживцев по лейб-гвардии Гродненскому гусарскому полку, дослужившийся до высокого чина «полного» генерала, на закате жизни со старческим брюзжанием отзывался о Ваших юношеских проказах: «Его чисто школьнические выходки, проделки многих раздражали и никому не нравились. Лермонтов был неуживчив, относился к другим пренебрежительно, любил ядовито острить и даже издеваться над товарищами и знакомыми, его не любили, его никто не понимал»1. Вам есть что возразить?
— Теперь жизнь молодых людей более мысль, чем действие; героев нет, а наблюдателей чересчур много, и они похожи на сладострастного старика, который, вспоминая прежние шалости и присутствуя на буйных пирах, хочет пробудить погаснувшие силы (Вадим).
О себе
— Примерно о том же и Ваш однополчанин: «Даже и теперь я представляю себе непременно два Лермонтова: одного — великого поэта, которого я узнал по его произведениям, а другого — ничтожного, пустого человека, каким он мне казался, дерзкого, беспокойного офицера, неприятного товарища, со стороны которого всегда нужно было ждать какой-нибудь шпильки, обидной выходки…»2 Вы и с этим не согласитесь?
— Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились (Герой нашего времени).
— Ну а сами Вы что о себе думаете?
— Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно! (Герой нашего времени).
— Обманывали женщин и губили их репутации Вы тоже из любопытства?
— Женщины так часто нас обманывают, что и не грешно иногда им отплатить тою же монетою (Menschen und Leidenschaften. Люди и страсти).
Автограф стихотворения «Стансы». 1830-1831 годы.
О светском обществе
— А в итоге мнение светского общества сформировалось не в Вашу пользу…
— Суд общего мнения, везде ошибочный, происходит, однако, у нас совсем на других основаниях, чем в остальной Европе; в Англии, например, банкрутство — бесчестие неизгладимое — достаточная причина для самоубийства. Развратная шалость в Германии закрывает навсегда двери хорошего общества (о Франции я не говорю: в одном Париже больше разных общих мнений, чем в целом свете) — а у нас?.. объявленный взяточник принимается везде очень хорошо: его оправдывают фразою: и! кто этого не делает!.. Трус обласкан везде, потому что он смирный малый, а замешанный в историю! — о! ему нет пощады: маменьки говорят об нем: «Бог его знает, какой он человек», — и папеньки прибавляют: «Мерзавец!..» (Княгиня Лиговская).
М. Лермонтов. Печорин и княжна Мэри. 1840-1841 год.
О душе
— Все-таки можете объяснить причину Вашей неуживчивости? Почему Вас не любили ни товарищи, ни знакомые?
— Я был скромен, меня бранили за лукавство — я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло — никто меня не ласкал — все оскорбляли — я стал злопамятен… Я был готов любить весь мир — меня никто не любил — и я выучился ненавидеть… Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с судьбой и светом. Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубину сердца… они там и умерли; я стал честолюбив, служил долго… меня обходили; я пустился в большой свет, сделался искусен в науке жизни — а видел, как другие без искусства счастливы: в груди моей возникло отчаянье — не то, которое лечат дулом пистолета, но то отчаянье, которому нет лекарства ни в здешней, ни в будущей жизни…3
Прижизненные издания М. Лермонтова.
— Складывается впечатление, что уже с юных лет Вами овладело предчувствие трагического исхода…
- В душе моей, как в океане,
- Надежд разбитых груз лежит.
- Кто может, океан угрюмый,
- Твои изведать тайны? кто
- Толпе мои расскажет думы?
- Я — или Бог — или никто!
— То есть у меня нет ни малейшего шанса постичь Ваш внутренний мир?
— Тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности жизни своего лучшего друга, горько ошибается. Во всяком сердце, во всякой жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто никому не откроет, и они-то самые важные и есть, они-то обыкновенно дают тайное направление чувствам и поступкам (Я хочу рассказать вам…)
М. Лермонтов. Титульный лист повести «Вадим». 1832-1834 годы.
О вечном
— Что для Вас жизнь?
— Я ведь не разделяю мнения тех, кто говорит, будто жизнь только сон; я очень сильно чувствую ее реальность, ее завлекающую пустоту! Я никогда не сумею отрешиться от нее в такой степени, чтобы добровольно презирать ее; потому что жизнь моя это я сам, говорящий вам, и тот, который через мгновение может превратиться в ничто, в одно имя, т. е. — опять-таки в ничто. — Бог знает, будет ли существовать мое «я» после смерти. Ужасно думать, что может настать день, когда я не буду в состоянии сказать: «я»! — Если это так, то мир — только комок грязи4.
— Вы всегда так беспощадно анатомируете свой внутренний мир?
— Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его… (Герой нашего времени).
— И к какому выводу пришел второй?
— Я был готов любить весь мир — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть (Герой нашего времени).
М. Лермонтов. Парус.1828-1832 годы. Акварель.
— Вы о своих врагах?
— Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов — вот что я называю жизнь (Герой нашего времени).
О быте
— Обратимся к прозе жизни. В чине корнета лейб-гвардии Гусарского полка Вы получали государево жалованье — 690 рублей, а когда стали поручиком — 780 рублей в год5. Вы всегда любили хороших лошадей — верховых и выездных. Конь Парадёр, который был Вами куплен у полкового командира генерала Хомутова, считался одним из лучших. Сколько Вы за него заплатили?
— 1580 рублей; лошадь славная и стоит больше, а цена эта не велика6.
— Вижу, разговор о лошадях Вам интересен…
— Лошади мои вышли, башкирки, так сносны, что чудо, до Петербурга скачу — а приеду, они и не вспотели; а большими парой, особенно одной все любуются, — они так выправились, что ожидать нельзя было7.
М. Лермонтов. Бивуак лейб-гвардии Гусарского полка под Красным Селом. 1835 год.
— Уточню: Ваш полк стоял в Царском Селе, но Вы часто бывали в столице и даже снимали там большую квартиру…
— Квартиру я нанял на Садовой улице в доме князя Шаховского за 2000 рублей — все говорят, что недорого, смотря по числу комнат8.
— А на мой взгляд, эти изрядные расходы значительно превышали получаемое Вами жалованье. Вы и сами это понимали, иначе не отправились бы в бабушкино имение в Малороссии, около местечка Переволочно в Полтавской губернии, чтобы навести порядок в финансовых делах…
— Приезжаю… в деревню, призываю к себе хохла-приказчика, спрашиваю, отчего нет никакого дохода? Он говорит, что урожай был плохой, что пшеницу червь попортил, а гречиху солнце спалило. «Ну, — я спрашиваю, — а скотина что?» — «Скотина, — говорит приказчик, — ничего, благополучно». — «Ну, — я спрашиваю, куда же молоко девали?» — «На масло били», — отвечает он. «А масло куда девали?» — «Продавали», — говорит. «А деньги куда девали?» — «Соль, — говорит, — куповали». — «А соль куда девали?» — «Масло солили». — «Ну, а масло куда девали?» — «Продавали». — «Ну, а деньги где?» — «Соль куповали!..» И так далее, и так далее. Не истинный ли это прототип всех наших русских хозяйств?..9
М. Лермонтов. Пейзаж с мельницей и скачущей тройкой. 1835 год.
О героях
— Сменим тему, Михаил Юрьевич! Вы еще застали людей, принявших участие в Отечественной войне 1812 года и способных к самопожертвованию. Способны ли к нему Ваши современники?
— Мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою… (Герой нашего времени).
— Вы и тут очень пессимистичны…
— Я гусар, а гусары говорят то, что думают10. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины (Предисловие к роману «Герой нашего времени»).
О Европе
— Многие Ваши современники восторженно отзывались о Европе. О Вас этого не скажешь…
М. Лермонтов. Обложка юношеской повести «Вадим».
- Не так ли ты, о европейский мир,
- Когда-то пламенных мечтателей кумир,
- К могиле клонишься бесславной головою,
- Измученный в борьбе сомнений и страстей,
- Без веры, без надежд — игралище детей,
- Осмеянный ликующей толпою!
— Жестко. А что предложите взамен?
— Мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое. Зачем нам все тянуться за Европою и за французским. Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов, и для нас еще мало понятны. Но, поверь мне, …там на Востоке тайник богатых откровений!11
О Родине
— Как соотнести азиатское миросозерцание с природой русского народа?
— Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем — по справедливости, он согласен служить — но хочет гордиться рабством, хочет поднимать голову, чтобы смотреть на своего господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей (Вадим).
М. Лермонтов. Отряд древних воинов. 1826-1827 годы.
— Какая судьба ждет Россию?
— У России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем.
Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21 году проснулся от тяжелого сна — и встал и пошел… и встретил он тридцать семь королей и 70 богатырей и побил их и сел над ними царствовать.
Такова Россия12.
— Ваши пожелания читателю исторического журнала «Родина»?
— Учись презирать неприятности, наслаждаться настоящим, не заботиться о будущем и не жалеть о минувшем (Странный человек).
- 1. Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников / Редкол.: В. Вацуро, Н. Гей, Г. Елизаветина и др.; Сост., подгот. текста и коммент. М. Гиллельсона и О. Миллер; Вступ. статья М. Гиллельсона. М.: Худож. лит., 1989. С. 559 (Литературные мемуары).
- 2. Там же.
- 3. Лермонтов М.Ю. Два брата / Подгот. текста А.И. Перепеч // Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. Т. 5. Драмы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 415-416.
- 4. Лермонтов — М.А. Лопухиной. 2 сентября 1832 года // Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. Т. 6. Письма. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1957. С. 705.
- 5. Манзей К.Н. История лейб-гвардии Гусарского. Его Величества полка. 1775-1857. В 4 т. Т. 1. СПб.: Воен. тип., 1859. С. 167.
- 6. Лермонтов — Е.А. Арсеньевой. <Вторая половина апреля 1836 года. Из Петербурга или Царского Села в Тарха-ны> // Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 4. Проза. Письма / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом). Изд. 2-е, испр. и доп. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979-1981. Т. 4. Проза. Письма. 1981. С. 397.
- 7. Лермонтов — Е.А. Арсеньевой. <Конец марта — первая половина апреля 1836 года. Царское Село> // Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. Т. 6. Проза, письма. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1957. С. 434.
- 8. Лермонтов — Е.А. Арсеньевой. [Конец апреля — начало мая 1836 г.] // Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. Т. 5. Проза и письма. М.; Л.: Academia, 1937. С. 389.
- 9. Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников. С. 374-375.
- 10. Лермонтов М.Ю. Menschen und Leidenschaften. Люди и страсти / Подгот. текста А.И. Перепеч // Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. Т. 5. Драмы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 153.
- 11. Лермонтов М.Ю. в воспоминаниях современников. С. 312.
- 12. Там же. С. 29.