Он клокотал постоянно. В его небольшом по габаритам теле бурлили неземных масштабов силы. Максимализм во всем: в любви, в ярости, в увлечениях и идеях, которые вели его по жизни. Было ощущение, что он жил в другом временном измерении: быстрее. Все процессы — движение рук, перемещения в пространстве, перемены настроений и бег мысли — свершались стремительно. Это можно видеть в его актерских работах: как бы серьезны они ни были, в них есть элемент гротеска — комедийного или трагического. Он всегда спешил — пусть размеренно и обдуманно, но его сердце явно билось чаще, кровь пульсировала энергичнее, и он не терпел пауз. «Мысли лезут толпой, задние оказываются впереди, а в воротах пробка: очень много всего накопилось», — пишет он в дневнике.
В нем нелегко разделить многочисленные таланты — он актер, режиссер, поэт, педагог, и над всем этим обобщающее: он деятель. Его все касалось лично, и его выступления на съездах и пленумах Союза кинематографистов становились сгустком тревоги, боли и отчаянных надежд докричаться до коллег и общества. Начав актерский путь в детском театре, он мог отвлекаться в сторону множество раз — то снимался в фильме про разведчика («Мертвый сезон»), то играл скомороха («Андрей Рублев»), то партизана («Проверка на дорогах»), то гоголевского Башмачкина («Шинель»), то пророка-ученого («Письма мертвого человека»), то сердобольного еврея («Комиссар») или низвергнутого генсека Хрущева («Серые волки»), работая на полной выкладке и создавая незабываемое. Но главной линией жизни для него были все-таки дети — для них неугомонно бурлила его фантазия.
В «Айболите-66» он взбил лихой коктейль из сказки, озорных приключений, лукавства, музыки и аллюзий, из-за которых фильм сочли «порочным» и выпустили минимальным тиражом. В «Автомобиле, скрипке и собаке Кляксе» экспериментировал с киноэкраном, то вытягивая его в длину, то ставя «на попа», а то и спуская актеров с экрана «в зал» — это был ошеломляюще изобретательный детский мюзикл. В «Чучеле» он первым внедрился во взрывоопасную тему детской жестокости, которой дай только повод — затравит кого угодно. Сегодня порядком отупевший зритель не увидит в этой картине никакого ЧП — а в начале 80-х мосфильмовское начальство хваталось за голову и требовало вырезать треть эпизодов. На сдаче фильма госкомиссии Быков поминутно доставал таблетки валидола — дело его жизни снова было под смертельной угрозой. «Я побит — начну сначала!» — эти слова стали его девизом. Люди его поколения были романтики — они еще надеялись искусством делать людей лучше, побудить задуматься: почему мы такие? «Что с нами происходит?» — задавался горьким вопросом Шукшин. Фильм «Чучело» заставлял всерьез думать об этом. Спустя годы он остался в памяти именно этой отчаянной, вечно актуальной нотой: индивид против сплоченной массы, всегда готовой закидать непохожего камнями.
Стране нужны были люди стандартные, как подшипники: одинаково думающие, ликующие, славящие и не создающие проблем. А Быков, человек без кожи, выламывался из стандарта и беспрерывно создавал проблемы — делился своей болью и страдания других ощущал, как свои. Его то и дело запрещали снимать как артиста — некрасив, мал, лыс, не подходит под ранжир образцового советского героя. У него редкостно живое лицо — а нужны были лица, замороженные на одной официально вдохновенной гримасе. Ему все время запрещали снимать то, о чем он мечтал: во всем виделись нежелательные параллели. «Что тебя так волнует власть!» — гремело начальство, узнав, что Быков хочет снять «Ревизора». МХАТ пригласил его сыграть Пушкина в пьесе Зорина «Медная бабушка» — эту идею зарубили. Список его неосуществленных идей займет всю статью.
Его записи 90-х полны тревоги за страну. Он острее других чувствовал: не строим — разрушаем. «Хотим демократии — но недемократичны до безумия, хотим верить, но не умеем, хотим любить, но неспособны на это, хотим общения, но слышим только себя, хотим коммерции, но не понимаем ее без воровства; хотим действовать, но для нас сегодня это только бить, уничтожать». И самое страшное, что постигло думающих художников России: сознание бесполезности усилий. Два века русское искусство старалось сделать общество человечнее — и вся эта постройка на глазах рассыпалась: словами «гуманизм», «мораль», «нравственность» стали браниться, идея демократии обращалась в свою противоположность, враги либерализма и демократии стали присваивать эти понятия и выворачивать их наизнанку. «В собственной жизни живу как высланный. Силы нужны для жизни бессмысленной…» — писал Быков.
Последние годы он посвятил тому, чтобы сберечь разрушаемое, вернуть единство киносообщества, снова объединить людей созидательной идеей. Он много и страстно говорил о созданном им Фонде развития кино и ТВ для детей и юношества, увлеченно разрабатывал планы возвращения на экран детских фильмов, проектировал студию «Союздеткино», выступал с предложениями учредить Чрезвычайный (!) госсовет детства при Совмине — уже тогда понимал, что мы теряем новые поколения. Он фонтанировал идеями, в мечтах создавая свой Город Солнца для российской детворы. Много занимался общественной деятельностью, был народным депутатом и даже возглавлял Союз общественных организаций работников культуры, науки, образования и экологии. Но противостоять всеобщему разрушительному ражу в одиночку невозможно — он с отчаянием это чувствовал. Снова и снова вступал в спор с критиками, подводившими под уже заметное расчеловечивание искусства теоретическую базу и ополчавшихся на каждого, кто пытался напомнить о поруганных вечных ценностях и о долге искусства — само слово «долг» у этих деятелей, претендующих рулить нашим кино, вызывало аллергию. Писал по этому поводу отчаянные стихи: «Во мне все лава и отрава, / «Во мне и буря, и поток, / И я кошмарно одинок…»
Его фильмы — его миссия, созданный им университет для поколений. Его стихи — это для себя. В них он выплескивал душу, в них сублимировались его бессонные ночи, из них становится ясно, через какие тернии лежит дорога к звездам. «…Полон смертной я тоски, / что я не доживу и не успею / всего, что разрывает грудь в куски, / всего, что должен, что могу и смею».
Он умер в 1998-м, не дожив до семидесятилетия один год и шесть дней.
Главные режиссерские работы Ролана Быкова
- «Семь нянек»
- «Айболит-66»
- «Внимание, черепаха!»
- «Телеграмма»
- «Автомобиль, скрипка и собака Клякса»
- «Нос»
- «Чучело»
Избранные роли Ролана Быкова в кино
- Башмачкин («Шинель»)
- Чебаков («Женитьба Бальзаминова»)
- Трубач («Звонят, откройте дверь»)
- Бармалей («Айболит-66»)
- Скоморох («Андрей Рублев»)
- Ефим Магазаник («Комиссар»)
- Актер Савушкин («Мертвый сезон»)
- Красноармеец Карякин («Служили два товарища»)
- Партизан Локотков («Проверка на дорогах»)
- Кот Базилио («Приключения Буратино»)
- Аккордеонист («Из жизни отдыхающих»)
- Ларсен («Письма мертвого человека»)
- Никита Хрущев («Серые волки»)