Бегло-равнодушного взгляда не встретишь. Люди живут бок о бок поколениями, дружат семействами, досконально разбираются в хитросплетениях родственных связей. От чужих априори ждут добра и участия, и строги с теми, кто таит камень за пазухой. После трагичной ночи теракта, когда здесь погибли пять человек и почти два десятка пострадали, на улицах выставляют белоснежные кубы бетонных укрытий, окна закрываются мешками с песком, рулоны бронепленки везут, чтобы оклеить стекла… Атмосфера изменилась неузнаваемо. Моя милая малая родина, где совсем недавно никто не отказывал себе в ресторанных празднествах, перестраивается на прифронтовые рельсы. И в человеческих отношениях тоже.
“Мы как увидели в сводке обстрелов Ракитное, так сразу о тебе подумали”, – курская коллега участливо расспрашивает и о родных, и о том, что на душе у меня у самой.
Жители соседнего Беловского района, с которыми нас познакомила эвакуационная трагедия, в одном из пунктов временного размещения не церемонятся, уводят в сторонку и ошарашивают вопросом: “Как там твои? Хата цела?” Киваю, стараюсь улыбнуться, приободрить собеседников – им-то уж точно тяжелее, а у самой ком в горле.
Сводки пестрят списком белгородских разрушений: детские сады, школы, тысячи квартир и домов, храм в одном селе, церквушка в другом… Да что там разрушения… Тут на соседней улице хоронят погибшего при обстреле молодого парня, студента техникума, а дедушка его жил через дом от моего… Нет слов. Но найти их все же приходится.
“Вот ты мне скажи, почему кто-то сейчас шубу выбирает, по театрам ходит, а мы – вот это вот все должны вынести, а? Сети плетем, мешки с песком таскаем, а они тяжелые – не передать, укрытия эти… видеть не могу”, – досадует моя ракитянская землячка. Минутная встреча в магазине оборачивается долгим разговором. Я не удивляюсь, здесь так живут. Что отвечать? Что я тоже хочу в театр, да все никак?
Впрочем, моя собеседница этого и не ждет, сыплет вопросами. “Ох, как же нам быть, а? Говорят, укры под Суджей мрут да лежат разлагаются… что с этим делать? А дальше что? Когда это кончится?”
Моментального ответа на эту сумбурную тревогу нет. Но надо признаться: эта случайная встреча всколыхнула во мне самой давно забытые мысли. Как же реагировать на ту разность образа жизни, от которой никуда не деться? Что думать о чужих шубах? Как принять эту реальность, никого не осуждая?
Ярким эпизодом память подбрасывает мне встречу беженцев из Донецкой народной республики 22 февраля 2022 года. За два дня до. Промозглое утро на белгородском вокзале, молодая мама с крохотным малышом в “кенгурятнике”… Я помню, как удивилась: спящий малыш никак не отреагировал на резкий гудок поезда. “Мы в Горловке и не такое слышали, вот он и привык… Хочет спать и спит”, – сказала тогда его мама, а после небольшой паузы шепотом вдруг спросила: “Вот вы нас приняли, ДНР нашу признали, вступились за нас да так, что весь мир услышал. А вы не боитесь, что они вам мстить будут? Нападут и на вас?”
Помню, как неумело постаралась успокоить эту девчонку, оставившую дом, мужа-защитника, приехавшую с компактной сумочкой вещей в неизвестность, да еще и приграничье: “Нападут? Так у меня в дедушкином сарае вилы-двузубец”.
Тогда мы вместе немного посмеялись, а после я зашла в магазин за какой-то шмоточной мечтой. Я сама была той, кто и после соприкосновения с глубочайшим человеческим горем думает о новых туфлях. Теперь бы тоже помечтать о них, да не мечтается…
Так как же нам быть, а? Жить, помогать попавшим в беду, верить в богатырскую силу наших доблестных защитников, поддерживать их и самим держаться вместе: и тем, кто плетет сети, и тем, кто лелеет в себе мечты о новом платье. Тогда падут все наши враги до последнего, а если и прорастут кривым сорняком, мы их вырвем. Победим.