Отличный повод вспомнить о тех, кто оказал огромное влияние на всю мировую литературу ХХ и начала XXI века, не исключая и русскую.
Влияние латиноамериканского «магического реализма» на русскую литературу второй половины ХХ века трудно переоценить, и это влияние лишний раз подтверждает тезис Федора Достоевского о нашей «всемирной отзывчивости». Следы колумбийского классика Габриэля Маркеса мы обнаружим даже в прозе наших «деревенщиков», не говоря уже об Анатолии Киме с его «Белкой» и Владимире Орлове с его «Альтистом Даниловым». Без Кортасара едва ли можно представить явление «русского постмодернизма» 90-х годов с его «игрой в классики» («Игра в классики» — лучший роман Кортасара), а без филологической прозы Борхеса, возможно, не было бы Андрея Битова, Виктора Пелевина и Евгения Водолазкина. Впрочем, это нисколько не принижает их значения как писателей, ибо «всемирную отзывчивость» Достоевский обнаружил в нашем главном национальном гении — Пушкине.
Хорхе Луис Борхес родился в двуязычной семье, где говорили по-испански и по-английски. Его отец был юристом и профессором психологии, но мечтал быть писателем, чему помешала генетическая болезнь — прогрессирующая слепота, которая настигла и его сына, ослепшего в возрасте пятидесяти шести лет, когда он по иронии судьбы был назначен директором Национальной библиотеки Аргентины. В семье не сомневались, что в будущем именно он станет известным писателем, и позднее Борхес вспоминал, что «подобное убеждение намного сильнее, чем просто высказанные пожелания». Первый рассказ «Роковое забрало» под влиянием «Дон Кихота» Сервантеса он сочинил в семь лет, а уже будучи слепым на протяжении тридцати лет написал и опубликовал десять сборников стихов и три книги рассказов. Кроме того, Борхес был полиглотом. Помимо испанского и английского он владел немецким, французским, итальянским языками, а также знал латынь и в конце жизни изучал арабский.
О литературном наследии Борхеса созданы тонны диссертаций, его творчество — кладезь для филологов. При этом любопытно, что он никогда не писал романов и вообще принципиально не писал тексты больше 14 страниц, считая книги на пятьсот страниц «утомительным безумием». В самом деле, зачем так долго расписывать основную идею, которую можно изложить устно за пять минут? Кстати, это убеждение Борхеса — отличная рекомендация современным прозаикам и авторам нуднейших научных монографий.
Но это стремление к лапидарному изложению основных идей сыграло с самим Борхесом странную шутку. От его творчества в памяти даже образованных и филологически подкованных читателей в сухом остатке остались лишь две основные идеи (что на самом деле очень много, потому что от большинства писателей не остается ни одной), изложенные в его эссе «Четыре цикла» и рассказе «Вавилонская библиотека».
Первая заключается в том, что все сюжеты мировой литературы в ее прошлом, настоящем и будущем сводятся всего лишь к четырем: «Осада города», «Возвращение домой», «Поиск» и «Самоубийство Бога». Первый сюжет присутствует в «Илиаде» Гомера, второй — в его «Одиссее». Бог приносит себя в жертву в Евангелии, а поиск (чего-то внешнего или самого себя) наличествует в любом авантюрном или психологическом романе. И можно сколько угодно спорить с этим открытием слепого библиотекаря, но в конечном итоге он прав. И тогда, с точки зрения сюжета, нет принципиальной разницы между «Одиссеей» Гомера и, например, «Живи и помни» Распутина, ибо и там, и там герой возвращается домой. Нет сюжетного различия между эпосом, как греки осаждали Трою, и любым романом, где герой добивается любви дамы своего сердца — и там, и там идет жестокая осада крепости.
Вторая идея Борхеса — циклопическая библиотека, где собрано такое количество книг, что их объем превосходит объем обозримой Вселенной в непостижимое количество раз. Большинство этих книг абсолютно бессмысленны, так как отличаются только разным, но произвольным набором букв. У Борхеса их 25 (в латинском алфавите — 26, в русском — 33). Идея «библиотеки» чрезвычайно проста: «Если вы посадите бесконечное количество обезьян за пишущие машинки, то одна из них обязательно напечатает «Войну и мир» или пьесы Шекспира».
Тоже неплохое предостережение для современных писателей. Как и первое: что бы вы ни написали, все сюжеты уже давно исчерпаны.
Главный роман ученика Борхеса Хулио Кортасара «Игра в классики», написанный в 1963 году, до сих пор считается непревзойденным образцом постмодернистской литературной игры. Он напоминает о том, что писать «просто так» сегодня уже невозможно или, по крайней мере, крайне архаично. Кортасар предложил роман, который предполагает две техники прочтения — обычную и игровую. Первые две части — «По ту сторону» и «По эту сторону» — имеют законченный сюжет и располагают к обычному прочтению. Третью часть — «С разных сторон» — следует читать по схеме, предложенной автором, с определенным чередованием глав.
Хулио Кортасар. Фото: articulo.mercadolibre.com.ar
Напомню, что «игра в классики» — это старинная детская игра (в том числе и наших советских времен), где дети на расчерченном мелом асфальте, прыгая на одной ноге, толкают баночку из-под гуталина. Примерно так же следует читать роман Кортасара.
Или не читать.
Зачем, если все сюжеты давно исчерпаны?