195 лет назад, 26 мая 1829 года, около полудня были произнесены исторические слова: «Нам не уйти от неприятеля, будем драться. Русский бриг не должен достаться врагу. Последний из оставшихся в живых взорвет его на воздух». До начала боя, который прославит русский бриг «Меркурий» оставалось два с половиной часа…
Туркам показался легкой добычей
Строго говоря, этот бой должен был стать не боем, а избиением. Бриг «Меркурий» водоизмещением в 445 тонн, с экипажем из 115 человек и вооружённый 20 пушками, столкнулся с двумя турецкими линейными кораблями «Селимие» и «Реал-бей», которые несли на себе до 1500 человек команды и были вооружены 110 и 74 пушками соответственно. То есть турецкие корабли обладали десятикратным превосходством в артиллерии. И отменной скоростью – уйти от их преследования русскому бригу действительно не удалось.
Хотя первоначально план был именно таким. Дело в том, что бриги – класс двухмачтовых кораблей, предназначенные для крейсерства, дозорной, разведывательной и посыльной службы. Входить в противоборство с неприятельскими судами они могли только в составе эскадры. Первоначально так и было. Русская эскадра из трёх кораблей – фрегата «Штандарт», брига «Орфей» и брига «Меркурий» – крейсировала у Босфора, занимаясь как раз разведкой. 26 мая ею была замечена эскадра турецкого флота из шести линейных кораблей, двух фрегатов, двух корветов и четырёх малых судов. Поскольку не было никакой необходимости ввязываться в бой, капитан «Штандарта» дал сигнал «Взять курс, при котором судно имеет наилучший ход» и повёл своих в сторону Севастополя…
Шёл второй год Русско-турецкой войны 1828-1829 гг., и боевые действия на море складывались в основном в пользу русского Черноморского флота. Не в последнюю очередь из-за умелого управления эскадрами – русские капитаны на рожон не лезли, а удары наносили по разведанным и проверенным целям. Так, отряд капитана Ивана Скаловского из трёх линейных кораблей, двух фрегатов и одного брига, 16 мая 1829 года накрыл турецкую эскадру в порту города Пендераклия, обстрелял береговые батареи и высадил диверсионную группу, которая подожгла турецкий 60-пушечный корабль. Огонь перекинулся на остальную эскадру, и в итоге 17 турецких кораблей приказали долго жить.
Так что 26 мая 1829 года команда капитана Сахновского отходить в сторону Севастополя была вполне мотивированной – задачу по обнаружению противника русская эскадра выполнила, лезть на рожон не стоило. И если бы не паршивый ветер и объективно тяжёлый ход брига «Меркурий», всё бы обошлось. Но турки, заметив отставший бриг, решили его захватить и отправились в погоню…
Пробоину закрыл своим телом
События ближайших шести часов показали, что лучше бы они этого не делали. Пока длилось преследование, для турок всё шло хорошо. Но когда «Селимие» и «Реал-бей» почти настигли русский бриг, намереваясь взять его в клещи и поставить меж двух огней, капитан «Меркурия» Александр Казарский показал, чего могут стоить 20 лёгких пушек-карронад в руках хорошо обученной команды. Для начала он провёл военный совет, где и были произнесены те самые слова. И офицеры, и команда решили, что если совсем уж припрёт, то их бриг сцепится с турецким флагманом, а последний оставшийся в живых офицер выстрелит из пистолета в крюйт-камеру, то есть в пороховой склад, подорвав и свой корабль, и корабль противника.
Другой вопрос – дали бы ему это сделать турки. Дело в том, что турецкие корабли имели распоряжение не приближаться к русским для абордажа. Потому что был уже прецедент – в 1788 году близ Кинбурна четыре турецких галеры окружили русскую дубель-шлюпку под командованием Христиана Остен-Сакена и попытались взять её на абордаж. Остен-Сакен пожертвовал собой, подорвав свою крюйт-камеру, и четыре турецкие галеры ушли вместе с ним на дно. Пример был слишком ярок, и турки избегали подходить к русским кораблям ближе, чем на пистолетный выстрел.
Собственно, и в бою с бригом «Меркурий» они держали дистанцию, намереваясь его попросту расстрелять. Превосходство в пушках это позволяло. Но на беду турок ветер был неровным. А у брига кроме парусов имелись вёсла. Так что «Меркурий» мог постоянно находиться в движении, маневрировать, уходить «змейкой», атакуя сразу с двух своих бортов. А турецкие махины, преследуя русского, стреляли только из части бортовых орудий – проклятый Казарский так здорово управлял своим кораблём, что полным бортовым залпом его накрыть не удавалось никак.
Вернее, один раз всё-таки удалось. Это был прощальный привет «Селимие». Пятью минутами ранее карронады «Меркурия» повредили такелаж турецкого флагмана, его паруса потеряли ветер, а корабль – ход. Но залп, данный по уходящему русскому, оказался почти роковым – им была сбита одна пушка, и в пробоину ниже ватерлинии хлынула вода. Положение спас матрос Игнат Гусев, заткнувший пробоину своим телом, да ещё и выбранивший мичмана Дмитрия Притупова, который поначалу отказался припирать его к пробоине бревном…
Этот поступок матроса, пожертвовавшего собой – его тело буквально вмяли в корпус – спас «Меркурий» от немедленного затопления, но не мог спасти от второго турецкого корабля. И только ураганный огонь книппелями – полуядрами, скованными цепью, которые путали и рвали такелаж, заставил «Реал-бей» лечь в дрейф. Собственно, ему ничего больше и не оставалось – его такелаж был перебит настолько удачно, что лиселя, то есть дополнительные паруса, упали на орудийные порты, лишив корабль скорости, а артиллеристов – возможности стрелять.
Подозрительная смерть
По меркам того времени это была полная победа – лишить парусное судно хода значило сделать его беспомощным. Хотя бы на то время, что понадобится для ремонта оснастки. «Меркурий» ушёл, потеряв 4 человек убитыми и 6 – ранеными. Более того – эта победа была признана и противником. Штурман «Реал-бея» писал: «Ежели в великих деяниях древних и наших времён находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить, и имя сего героя достойно быть начертано золотыми литерами на храме Славы: он называется капитан-лейтенант Казарский».
Очень часто о последующей судьбе Александра Казарского пишут исключительно в превосходной степени. Да – он и его команда моментально стали героями. О них говорили, о них писали… Да не кто-нибудь, а сам Пушкин, отметивший в 1830 году: «Сегодня двору был представлен блистательный Казарский». Император Николай I сделал его своим флигель-адъютантом и поручил заняться ревизией Черноморского флота. А там было что ревизовать. После победоносной войны флот распустился донельзя. За период с 1830 по 1833 гг. ни один его корабль не выходил в море, а линейный корабль «Париж», на котором во время той войны ходил сам император Николай I, заживо гнил на якорях. Собственно, донесение о судьбе «Парижа» в 1833 году стало последним письмом Казарского императору. Спустя несколько дней он, угостившись чашечкой кофе, скоропостижно умер. И смерть эта была очень странной и подозрительной: «Голова, лицо распухли до невозможности, почернели, как уголь; руки распухли, почернели аксельбанты, эполеты, всё почернело… Когда стали класть в гроб, то волосы упали на подушку». То, что не удалось сделать туркам в прямом бою, сделали отечественные коррупционеры – уж слишком прям и честен был Казарский. И слишком опасен для казнокрадов – его предыдущие ревизии в Нижнем Новгороде, Саратовской губернии и в Одессе вскрыли чудовищные махинации и злоупотребления…
<!–Расположение: –>