Взять у него интервью хотелось давно. Мы о нем договаривались лет пять. То я звоню Козакову — узнать, что нового. То звонит он — рассказать, что нового. А как насчет интервью? «Сейчас еще не время. Вот сыграю Лира (сыграю Шейлока, домонтирую фильм, начитаю Бродского для радио, закончу запись для телевидения) — тогда обязательно». Так понемногу и накатил один из юбилеев всеми любимого артиста, чтеца, режиссера и литератора. И времени для интервью — теперь уже непременного — осталось всего ничего.
По случаю славного 90-летия — некоторые фрагменты из этой беседы, полностью опубликованной в моей книжке «Там, где бродит Глория Мунди».
О юбилеях
Ну что такое юбилей? Юбилей театра — понятно. Юбилей у главрежа — тоже понятно. У Окуджавы был юбилей — но он знаковая фигура, «больше, чем поэт». А я — лицо приватное. Так сложилась жизнь. Говорю так не потому, что думаю, будто нет людей, для которых я что-то значу. Не от ложной скромности и не от гордыни. Но я уже не верю в общественное веселье. Мы разучились делать капустники, а выслушивать торжественные поздравления — более чем глупо.
Что для меня важно, если уж я доскрипел до определенной даты? Оглядываясь назад, я все равно зацикливаюсь на том, что делаю сегодня. Потому что пока ты что-то делаешь и хотя бы немного думаешь о будущем — ты живешь. И для меня важно, что я по-прежнему действую.
О связи времен
В 1971 году я ставил пьесу Леонида Зорина «Медная бабушка» с Роланом Быковым во МХАТе. Она о Пушкине, о поэте и власти, об одиночестве гения, и заканчивается она знакомством Пушкина с Дантесом. Сцена, когда Николаю I говорят, что Пушкин не просто талант, но, наверное, гений, а тот отвечает: «Тем хуже для Пушкина. У гения могут быть свои дороги, а у моей страны — другие», — эта сцена вызвала у тогдашних властей неприятные ассоциации, и спектакль был запрещен. Теперь я поставил его заново, с другими актерами, и эта работа для меня принципиальна. Потому что «порвалась связь времен». А я этого не хочу и восстанавливаю ее, как могу.
Общепит и искусство
Публика привыкла к телевизионному «общепиту», к этим безразмерным лентам на 120 серий, когда можно смотреть обрывками, потрепаться с друзьями, выпить чайку, пропустить серию-другую. Вы только представьте себе «Войну и мир», из которой выпала глава-другая! Идет девальвация восприятия, отношения к искусству, а значит, идет деградация культуры и нации.
О сущности протекших дней
Я люблю читать стихи и записывать их на пленку — возникает иллюзия, что от тебя что-то останется. Вот вышла на диске моя работа «Черные блюзы Лэнгстона Хьюза». Я начал ее еще в 60-е, и это был мой первый опыт телеспектакля. И я потом делал эти блюзы с разными актерами, а в 1977-м записал их сам.
Такая же история была с Тютчевым. Мы с Аллой Покровской сделали программу для телевидения в 60-х. А в 70-е эту же программу я записал с Беллой Ахмадулиной. А в 80-е сделал по Тютчеву телефильм с Анной Каменковой. И это для меня не случайность: я люблю додумывать мысль во времени. Как говорил Пастернак,
- «Во всем мне хочется дойти до самой сути.
- В работе, в поисках пути, в сердечной смуте.
- До сущности протекших дней, до их причины,
- До оснований, до корней, до сердцевины».
О бомбе
Вообще жалко: когда-то творили Гомер, Шекспир, Пушкин, Толстой. Где все это, куда исчезает, в какие дыры истории проваливается? А без них остается всеобщая депрессия, которую порождают те же Бесланы, Ираки, Грозные… Конечно, человечество всегда ждало конца света. Но это не совсем то же самое. Сегодня мы ждем не теоретического апокалипсиса, а конкретных атомных бомб. Когда изобрели пулемет, тоже считали: появилось оружие массового уничтожения. И постреляли за прошедшее с тех пор время много народу. А сегодня это уже детские игрушки.
<rg-embed data-id="371102" code="»>
О постхристианстве
Меня поразила мысль Бродского: человечество вступило в постхристианскую эпоху. Когда Заповеди остались только на бумаге. И пусть сильные мира сего стоят со свечечками у амвона, в реальной жизни они про эти Заповеди давно забыли. И от этого все в мире резко меняется, от политики до этики и эстетики.
Вы посмотрите: я же теперь выбился в образованные люди! Никогда себя таковым не считал, но на фоне того, что происходит, я теперь вынужден считать себя образованным. А это значит, дело плохо. Послушайте, что и как говорят теперь по телевидению, какие ударения ставят, как употребляют слова, не понимая их значения! Неважно? Но все в мире взаимосвязано. И оттого, что на глазах происходит вырождение нации, грусть берет ужасная.
О контрастах жизни
Есть только один после Христа учитель для русскоговорящего человека: Александр Сергеевич. «Пока в России Пушкин длится, метелям не задуть свечу!» — написал Давид Самойлов. Посмотрите, как контрастно он жил. Невиданная глубина мрака, депрессии, трагичности. И — поразительное как бы легкомыслие. В мировой литературе только у Шекспира были такие перепады. В этой контрастности, непредсказуемости и есть кайф жизни. Я счастливый человек: встречаться с такими людьми, соприкасаться с такими титанами! Но быть просто счастливым — глупость. Нельзя быть по-настоящему счастливым, если не думать о смерти. Читайте об этом у Монтеня, моего любимого философа. И нельзя быть гением, если нет юмора. Ирония, самоирония — без них нет полноценной жизни.
О гении
— Иногда говорят: ты гений, гений! А мне кажется, иногда бывают моменты… таланта. Только не гения. Гений — это когда человек определяет пути развития поколений. Пушкин — гений, Толстой — гений, Блок — уже не знаю. Станиславский — единственный гений русского театра. В кино: Чаплин, Эйзенштейн, Феллини, на грани гениальность — Боб Фосс. А я артист способный. Потому что вокруг очень много неспособных. А гениев сегодня нет. Может, еще только нарождаются…
Об оптимизме
Мне мама рассказывала притчу. Были два близнеца: оптимист и пессимист. Решили их характеры как-то поправить. Пессимисту подарили деревянного коня, красивого и в яблоках, — чтоб радовался. А оптимисту подарили конское яблоко — чтоб расстроился. Просыпается пессимист: «Ну вот, опять подарили коня в яблоках, а я хотел вороного!». Просыпается оптимист: «А у меня была живая лошадка! Только она убежала…». Эта позиция мне ближе. Вот вы сейчас меня слушаете, я ставлю вам пластинку, мы разговариваем — и я сейчас абсолютный оптимист.
<rg-embed data-id="371101" code="»>Источник Российская газета