Никем не изучены законы возникновения и укоренения славы. Есть прославленные писатели — творцы одного произведения. Таков автор гениальной комедии «Горе от ума» Александр Грибоедов. Есть знаменитые, много и продуктивно работавшие художники, получившие известность в качестве автора одной-единственной картины. Такими были Алексей Саврасов и его «Грачи прилетели» или Василий Пукирев и его «Неравный брак». И есть герои одного поступка — сознательного мужественного действия, навсегда разделившего их жизнь на периоды до и после и давшего им неоспоримое право на бессмертную славу на страницах Истории. Именно такой героический поступок совершил начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал Елисеев в 3 часа 06 минут рокового дня 22 июня 1941 года.
Из подмосковных староверов
Он родился в последние дни уходящего XIX века по старому стилю или в первые дни наступившего XX века по новому стилю. Появился на свет в старообрядческой деревне Селиваниха Дороховской волости Богородского уезда Московской губернии.
Семья Елисеевых, корни которой отчетливо прослеживаются вплоть до середины XVIII столетия, превыше всего ценила свободу и независимость. В 1823 году прапрадед моего героя Никита Елисеевич с двумя сыновьями выкупился из крепостной зависимости у помещика графа Ивана Александровича Зотова за колоссальную сумму 13 тысяч рублей1. В это самое время жалованье государственного историографа действительного статского советника Николая Михайловича Карамзина составляло 2 тысячи рублей в год. А суммарный гонорар Александра Сергеевича Пушкина за роман в стихах «Евгений Онегин» равнялся 12 тысячам рублей.
Отец будущего адмирала Дмитрий Иванович, мещанин города Богородска, держал раздаточную контору, то есть был ключевым звеном в рассеянной мануфактуре известных предпринимателей Морозовых. Он получал пряжу на морозовской фабрике в Орехово-Зуеве, потом раздавал и развозил ее ткачам-надомникам, которые работали на собственных станках, а вслед за тем собирал у надомников и отвозил готовые штуки тканей в Орехово-Зуево. Работа требовала неукоснительной пунктуальности. Известный предприниматель-старообрядец Петр Егорович Бугров часто говаривал: «Так делай, чтобы тебе было хорошо, а никому не худо». Дмитрию Ивановичу приходилось постоянно совмещать несовместимое — интересы богатых хозяев фабрики с интересами небогатых ткачей. Неизменно следить за качеством исходной пряжи и полученной из не ткани. И ни на минуту не забывать о прибыли — хозяев, ткачей и, разумеется, своей собственной. У Елисеева получалось и это. Он умел сводить «дроби жизни» к одному знаменателю, причем никому от этого не становилось худо.
В день свадьбы Дмитрий Иванович подарил своей суженой Софье Степановне рубиновые серьги. У них родилось шестеро детей. Семья была работящей. Мой герой в возрасте 12 лет закончил четырехклассное земское училище, находившееся в соседней деревне Титово, и начал помогать отцу в его делах, рано познакомившись с изнаночной стороной жизни и научившись отцовскому умению сводить «дроби жизни» к одному знаменателю.
Дмитрий Иванович руководствовался краеугольным принципом старообрядческой деловой этики: «Прибыль превыше всего, но честь превыше прибыли». Вторая часть этого принципа стала девизом будущего адмирала на протяжении всей его относительно долгой по меркам той эпохи жизни.
Кавалерийская закалка моряка
Пока был жив Дмитрий Иванович, полученных от раздаточной конторы доходов большой семье Елисеевых хватало на то, чтобы содержать в полном порядке унаследованный от прадеда двухэтажный каменный дом с усадебным участком. Однако в 1913 году, в возрасте 36 лет, Дмитрий Иванович умирает от прободения язвы желудка. Вдова и шестеро детей покидают родное гнездо, перебираются в Москву, где Иван Елисеев, подобно Максиму Горькому, идет в люди — поступает в ремесленное училище и учится на слесаря. Ремесло дается ему легко. И он получает вкус к учебе, нацеленной на приобретение не книжных, а прикладных профессиональных знаний. Демонстрируя полученные в училище навыки, Иван Елисеев представляет аккуратно изготовленный им письменный прибор из металла и получает за него оценку «отлично». Отныне он владеет ремеслом, способным прокормить и себя, и семью.
Великая русская революция и Гражданская война властно поворачивают реку его жизни в новое русло. В 1920 году Елисеева призывают в Красную армию, направляют служить в кавалерию и посылают на Советско-польскую войну. На третьем году службы командование обращает внимание на скрупулезную честность, исключительную аккуратность, наследственную пунктуальность красноармейца Елисеева — и назначает его на должность старшего переписчика оперативного отдела штаба 8-й стрелковой дивизии. Вчерашний слесарь получает представление о работе штаба стрелкового соединения и сам становится частью этого механизма управления.
Проходит еще несколько месяцев — и в декабре 1923-го недавний кавалерист неожиданно переквалифицируется в моряка. О переходе на флот Иван Дмитриевич шутливо рассказывал так: «Пришел к нам в полк матрос и стал агитировать: на флоте, дескать, норма — полтора фунта хлеба, четверть фунта мяса да осьмушка сахару, — а у вас что? Ну, и стали записываться во флот. Я — тоже»[2. Впрочем, первоначально ни о какой корабельной службе, дальних морских походах и прочей флотской романтике речь не идет. Более трех лет, вплоть до сентября 1926 года, Елисеев служит в Москве, с каждым годом все выше и выше поднимаясь по ступеням служебной лестницы: переписчик, старший делопроизводитель, зав. делопроизводством Главмортехозуправления; исполняющий должность старшего секретаря Управления Помощника начальника Морских сил СССР (Наморси) по техническо-хозяйственной части. В Москве Елисеев приучается составлять руководящие оперативные документы, приобретает бесценный опыт работы ответственного управленца центрального аппарата — и вновь резко меняет налаженное и плавное течение собственной жизни.
Старпом с «Червоной Украины»
С сентября 1926-го по октябрь 1929 года он учится на параллельных классах по сокращенной программе при Военно-морском училище им. М.В. Фрунзе. Параллельные классы давали базовое образование лицам, уже находившимся на должностях командного состава флота. После окончания обучения начинается корабельная служба на Черноморском флоте: канонерская лодка «Красная Грузия», крейсер «Профинтерн» и, наконец, модернизированный и прошедший капитальный ремонт самый современный крейсер флота «Червона Украина», где Елисеев успешно продвигается по службе. С февраля 1933-го он командир 1-го сектора, с апреля 1934-го — помощник командира, с апреля 1935-го — старший помощник командира корабля.
«Должность старшего помощника на корабле — самая тяжелая и неблагодарная. Он должен раньше всех вставать, позже всех ложиться и подобно громоотводу принимать на себя все молнии и раскаты грома — как сверху, так и снизу. Словом, должен чувствовать жизнь корабля. Старпом даже на берег не может сойти больше одного раза в неделю»3.
Елисеев был прирожденным трудоголиком, поэтому многотрудная должность старпома идеально соответствовала его характеру, о котором в победном 1945-м его непосредственный начальник отзовется так: «Проявляя себя с положительной стороны, работает, не считаясь с временем»4.
И тут судьба улыбнулась старпому, предоставив веер заманчивых служебных перспектив. Линия жизни многообещающего флотского офицера Елисеева переплелась и связалась прочным морским узлом с линией жизни будущего знаменитого флотоводца. «Червоной Украиной» с ноября 1933-го по сентябрь 1936 года командовал Николай Герасимович Кузнецов, будущий народный комиссар Военно-морского флота, Главнокомандующий ВМФ СССР в годы войны, Адмирал Флота Советского Союза. Во время летнего отдыха на современном крейсере бывали члены советского правительства: генсек Сталин, секретарь ЦК Жданов, наркомы Ворошилов и Орджоникидзе, легендарный человек 1930-х годов Георгий Димитров. В 1935 году по боевой подготовке крейсер занял первое место на флоте.
«К «Червоной Украине» — первому крупному боевому кораблю на Черном море — были прикованы взоры всего начальства. Флагманские штабные работники не выпускали его из поля зрения; катера то и дело сновали между крейсером и Графской пристанью. Наш корабль частенько посещал командующий флотом В.М. Орлов… Чтобы быть в курсе всех дел, он даже состоял на учете в нашей партийной организации. Но излишняя опека, как показала практика, создавала лишь неспокойную, нервозную обстановку»5. И тогда на крейсере по инициативе старпома Елисеева впервые в истории отечественного флота был разработан специальный порядок подготовки одиночного корабля. Кузнецов высоко оценил творческие способности своего старпома: «Немного позднее доработанный и уточненный применительно для всех кораблей и флотов такой порядок был введен во всем Военно-Морском Флоте»6 .
Оперативная готовность № 1
В августе 1936 года капитан 2-го ранга Кузнецов убывает в специальную правительственную командировку в страну «Х» — так в официальных документах именовали тогда республиканскую Испанию, где становится сначала военно-морским атташе, а затем главным морским советником. 16 мая 1937 года вслед за ним в Испанию направляется капитан-лейтенант Елисеев, успевший к тому времени закончить курсы командиров миноносцев и занявший в стране «Х» пост начальника штаба республиканской флотилии миноносцев7. Командировка Кузнецова завершится 12 июля 1937 года8. Командировка Елисеева продлится до 8 апреля 1938 года. Вместе они пробыли в Испании неполных два месяца, однако будущий нарком ВМФ вновь убедился в очень высоком потенциале своего бывшего старпома, принявшего личное участие в нескольких морских сражениях с кораблями франкистов.
В ночь с 17 на 18 сентября 1937 года три республиканских миноносца, сопровождавшие два транспорта с оружием, встретились с тяжелым крейсером «Канариас» — флагманским кораблем франкистского флота, потопившим 34 корабля и судна, включая республиканский эсминец «Альмиранте Фернандис» и советский транспорт «Комсомол». Командующий флотилией республиканских миноносцев решил спасти свои корабли, но пожертвовать транспортами: поставить дымовую завесу, под покровом которой уклониться от боя и скрыться от преследования неприятельского крейсера, бросив транспорты на произвол судьбы. Елисеев не побоялся принять ответственность на себя и решительно переломил ситуацию. Честь была для него выше не только прибыли, но и самой жизни. По приказу Елисеева миноносцы вступили в бой и атаковали «Канариас» торпедами. Хотя ни одна из выпущенных по крейсеру торпед не достигла цели, флагман франкистов прекратил преследование и транспорты были спасены. В этом скоротечном морском сражении отчетливо проявился командирский характер Елисеева, о котором спустя годы, уже в марте победного 1945 года, его непосредственный начальник собственноручно напишет так: «Елисеев опытный, знающий и заслуженный офицер»9.
После возвращения из страны «Х» крутая волна вынужденных служебных перемещений высоко вознесла как Кузнецова, так и Елисеева. Трагический 1941 год адмирал Кузнецов встретил на посту наркома ВМФ, а контр-адмирал Елисеев — на посту начальника штаба Черноморского флота. В ночь с 21 на 22 июня 1941 года нарком Кузнецов дал всем флотам и флотилиям шифротелеграмму, в которой собственной властью приказал немедленно перевести на готовность № 1 Северный флот, Краснознаменный Балтийский флот, Черноморский флот, Пинскую военную флотилию и Дунайскую военную флотилию. Для прохождения шифротелеграммы по каналам связи требовалось известное время. Счет шел на минуты. Малейшее промедление грозило невосполнимыми потерями. Адмирал Кузнецов лично обзвонил командующих по телефону спецсвязи и приказал вскрыть соответствующие секретные пакеты, не дожидаясь получения шифротелеграммы. В эти стремительно уходящие минуты субботнего вечера 21 июня командующие Балтийским и Северным флотами вице-адмирал Трибуц и контр-адмирал Головко были на своих командных пунктах и лишь командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский отдыхал на даче.
В Севастополе трубку взял начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев. Кузнецов приказал ему действовать без промедления. Сказано — сделано. В своей чрезвычайно интересной книге «Накануне», опубликованной в 1966 году, бывший нарком приводит обширный отрывок из неопубликованных воспоминаний бывшего начальника штаба Черноморского флота.
«Учитывая тревожную обстановку, мы договорились, чтобы в штабе флота ночью обязательно присутствовал кто-нибудь из старших начальников, облеченный правом в случае необходимости принимать ответственные решения.
В ночь на 22 июня на такое дежурство заступил я, начальник штаба. Такова уж традиция на флоте: самым ответственным считается дежурство с субботы на воскресенье.
В 01.03 поступила телеграмма из Москвы. Через две минуты она уже лежала у меня на столе. Вскоре телеграмма была вручена прибывшему командующему флотом. Это был приказ Наркома ВМФ о переводе флота на оперативную готовность №1. Немедленно привели в действие заранее отработанную систему оповещения. Предусматривалось два способа вызова личного состава: через оповестителей (скрытно) и по тревоге. Сначала я приказал использовать первый способ. Но в штаб стали поступать сообщения, что переход на повышенную готовность осуществляется недостаточно быстро. Тогда я приказал сыграть базовую тревогу.
Оперативная готовность № 1 была объявлена по флоту в 01:15 22 июня 1941 года»10.
Оперативная готовность №1 (номер раз) — это готовность всех кораблей, частей и сил флота вести боевые действия, которая характеризуется их выдвижением на боевые позиции. Специально разработанная и утвержденная наркомом инструкция предписывала: при появлении танков, самолетов или кораблей без опознавательных знаков считать их вражескими и открывать по ним огонь на поражение.
Контр-адмирал Елисеев идеально сыграл предназначенную ему самой судьбой роль человека первого часа войны.
«В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового часа. На аэродромах раздавались пулеметные очереди — истребители опробовали боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чеки со своих пушек. В темноте двигались по бухте катера и баржи. Корабли принимали снаряды, торпеды и все необходимое для боя. На береговых батареях поднимали свой тяжелые тела огромные орудия, готовясь прикрыть огнем развертывание флота»11.
По неизвестным самолетам — огонь
В Научном архиве Института российской истории РАН хранится лишь недавно введенная в научный оборот стенограмма беседы историка З.И. Фазина с командующим Черноморским флотом, составленная стенографисткой А.И. Шамшиной в городе Поти 7 марта 1943 года. Вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский вспоминает о последнем мирном дне 21 июня 1941 года: «21-е число меня застало в театре Черноморского флота в Севастополе. Вернулся из театра около 24 часов, сел за стол пить чай, мне звонят из штаба, что есть срочная телеграмма из Москвы. Я оделся, побежал в штаб, прочитал телеграмму. …Примерно в 3 утра 22 июня 1941 г. мне докладывают, что появился неизвестный самолет над базой. …Я приказал открыть огонь, сбить самолет»12.
Последнее утверждение командующего содержит так называемую полуправду, то есть худшую и наиболее постыдную разновидность лжи. Стремясь обелить свою репутацию военачальника в глазах историка и сознательно скрывая определённые сведения, частично умалчивая о некоторых подробностях, не раскрывая детали того, что происходило в штабе флота, — Октябрьский вольно или невольно исказил истину. В действительности 22 июня 1941 года командующий не проявил решительности, боясь возможных провокаций, и приказ об открытии огня отдал контр-адмирал Елисеев. К счастью, в нашем распоряжении есть факты, позволяющие реконструировать то, о чем предпочел умолчать Октябрьский.
«Примерно к 02 часам 00 минутам 22 июня весь флот находился в готовности», — записал в журнал оперативный дежурный по штабу Черноморского флота капитан 2-го ранга Николай Титович Рыбалко, сохранивший для истории воспоминания о самом памятном дне своей жизни13. При приведении всех сил флота в готовность № 1 оперативный дежурный руководил этими силами до прибытия командования — начальника штаба и командующего флотом.
«Около 3 часов дежурному сообщили, что посты СНИС и ВНОС (СНИС — Служба наблюдения и связи. ВНОС — Воздушное наблюдение, оповещение и связь. — Ред.) слышат шум авиационных моторов. Рыбалко докладывает об этом И.Д. Елисееву.
— Открывать ли огонь по неизвестным самолетам? — звонит начальник ПВО полковник Жилин.
— Доложите командующему, — отвечает начальник штаба. Рыбалко докладывает комфлоту. И тут у них происходит разговор, который воспроизвожу по записи дежурного.
Ф.С. Октябрьский. Есть ли наши самолеты в воздухе?
Н.Т. Рыбалко. Наших самолетов нет.
Ф.С. Октябрьский. Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны.
Н.Т. Рыбалко. Товарищ командующий, как быть с открытием огня?
Ф.С. Октябрьский. Действуйте по инструкции»14.
Сделаем паузу. Инструкция наркома предусматривала открытие огня по неопознанным самолетам, приближающимся к Севастополю. Если рассуждать по законам формальной логики, то вице-адмирал Октябрьский, приказав действовать по инструкции, фактически дал разрешение на открытие огня по неизвестным самолетам. И в этом смысле в своем интервью не погрешил против истины. Но был нюанс: ни у оперативного дежурного, ни у исполнителей на местах не было времени на изучение документа, который еще час назад находился в опечатанном секретном пакете. Счет шел на минуты, с каждой из которых неопознанные бомбардировщики приближались к главной базе флота. И был еще один нюанс: при наличии командующего флотом и начальника штаба оперативный дежурный не имел права, действуя по инструкции, дать приказ об открытии огня. Это была патовая ситуация. Выражаясь академически, нужно было принимать управленческое решение в условиях неопределенности. Кавторанг Рыбалко, которому только что вице-адмирал Октябрьский пригрозил расстрелом, не растерялся и с философским спокойствием сказал контр-адмиралу Елисееву:
«Если самолеты летят с целью провокации и в бомболюках бомбы, то, если не мы откроем огонь, могут погибнуть мирные люди, много людей. Откроем огонь — могут погибнуть только двое: вы и я. Я за открытие огня»15.
22 июня в 03:06
Контр-адмирал Елисеев, для которого честь была всегда превыше жизни, отдал приказ открыть огонь в 3 часа 06 минут 22 июня 1941 года. Это был первый приказ об отпоре врагу, отданный в годы Великой Отечественной войны на уровне флота, военного округа или армии. И этим приказом Елисеев навечно вписал свое имя на страницы истории государства Российского.
Воспоминания наркома Кузнецова сохранили экспрессивные подробности того, при каких обстоятельствах времени и места был отдан этот исторический приказ начальника штаба.
Полковник Иван Сергеевич Жилин — начальник ПВО Черноморского флота — ждал указаний командующего флотом, который, уклонившись от принятия командирского решения, рекомендовал оперативному дежурному действовать по инструкции.
«Естественно, такой ответ не мог удовлетворить дежурного Н.Т. Рыбалко, и он обратился к стоявшему рядом с ним начальнику штаба флота И.Д. Елисееву:
— Что ответить полковнику Жилину?
— Передайте приказание открыть огонь, — решительно сказал И.Д. Елисеев.
— Открыть огонь! — скомандовал Н.Т. Рыбалко начальнику ПВО. Но и полковник Жилин хорошо понимал весь риск, связанный с этим.
— Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание. Я записываю его в журнал боевых действий, — ответил он, вместо того чтобы произнести короткое флотское «Есть!».
— Записывайте куда хотите, но открывайте огонь по самолетам! — уже почти кричит, начиная нервничать, Рыбалко»16.
Огонь был открыт в 3 часа 07 минут.
Потеряна одна минута
В Научном архиве Института российской истории РАН хранится стенограмма беседы историка З.И. Фазина с начальником штаба 61-го зенитно-артиллерийского полка (с июня 1942-го — 1-й гвардейский) ПВО Черноморского флота, составленная стенографисткой О.А. Росляковой в городе Поти 12 марта 1943 года. Подполковник Иосиф Кузьмич Семенов бесхитростно поведал историку о том, что происходило на позициях его полка в то самое время, когда неизвестный самолет с каждой минутой приближался к Севастополю, а вице-адмирал Октябрьский уклонялся от принятия решения, требуя уточнений, и начальник ПВО пререкался с оперативным дежурным:
«В 0:30 мин. или около часа мне доложили, что батареи к бою готовы, снаряды заряжены до нормы, противогазы розданы, часть полностью готова к бою. …Ночь была тихая, хорошая, облака, хотя низкие, но с разрывами, к тому же лунная, для налета благоприятная погода. Уточняют. Тут началась путаница. Нам говорят, что, может быть, заблудился наш самолет не с нашего аэродром. Проверили на соседних аэродромах. Пошла эта ерунда, как обыкновенно бывает. …Все же мы принимаем решение идущий самолет осветить. …Идет двухмоторный самолет прямо на Севастополь. Батарея готова к бою. Огня не открываем, потому что с вышки передают — наш самолет. Потом наших самолетов нет, открыть огонь, потом — прекратить огонь, это говорит о том, что и вверху точно не знали обстановки. Открыть огонь, не открывать огня. Огня мы не открывали, в лучах держали. Приказывают прекратить светить, а мы в лучах держим, продолжаем его освещать и наблюдаем. Как раз над Северной бухтой при выходе спускаются парашютисты — нам докладывают. Оказываются, не парашютисты, а мины на парашютах. Это примерно в 3:07 мин. Самолет сбросил мины, развернулся влево и ушел в море. По нему огня не вели благодаря этой неясности обстановки»17.
Огонь был открыт лишь по второй паре самолетов. Причем один из них был сбит. Подполковник Семенов утверждает, что «в первом налете из пяти самолетов три были сбиты огнем зенитной артиллерии»18.
Из-за пререканий полковник Жилина, в непосредственном подчинении которого находился 61-й зенитно-артиллерийский полк, с оперативным дежурным кавторангом Рыбалко была потеряна одна минута. Цена потерянной минуты оказалась чрезвычайно высока. Образовавшаяся минутная заминка в исполнении приказа контр-адмирала Елисеева позволила головному немецкому бомбардировщику (по другим сведениям — первой паре вражеских самолетов) безнаказанно поставить 6 парашютных донных электромагнитных мин. Это было новое немецкое чудо-оружие, рассчитанное на то, чтобы заблокировать главные силы Черноморского флота в Севастопольской бухте. С этими новыми минами флотские специалисты еще не умели бороться. На поставленных минах вечером 22 июня подорвался и погиб буксир СП-12, 24 июня погиб 25-тонный плавучий кран, 30 июня погибла шаланда «Днепр», 1 июля подорвался и выбросился на мелководье эсминец «Быстрый», вскоре признанный непригодным для восстановления, в конце сентября 1941 года исключенный из состава флота, а позднее окончательно потопленный немецкой авиацией19.
Размагничивание по Курчатову
9 августа 1941 года в Севастополь прибудут выдающиеся ученые Игорь Васильевич Курчатов и Анатолий Петрович Александров, которые успешно разработают метод размагничивания кораблей от электромагнитных морских мин и организуют размагничивание кораблей Черноморского флота. Однако погибшие суда уже невозможно было вернуть в строй.
Огонь, открытый по приказу контр-адмирала Елисеева, не позволил вражеским самолетам выполнить поставленную перед ними задачу.
«У них была задача заблокировать корабли в бухтах Севастополя, не дать им возможности выйти в море. Противнику это не удалось. Мины упали не на фарватер, а на берег. Часть попала в город и взорвалась там, разрушая дома, вызывая пожары и убивая людей.
Мины спускались на парашютах, и многие жители думали, что это выбрасывается воздушный десант. В темноте принять мины за солдат было не мудрено. Невооруженные севастопольцы, женщины и даже дети бросились к месту приземления, чтобы схватить фашистов. Но мины взрывались, и число жертв росло. Однако налет был отбит, и рассвет 22 июня Севастополь встретил во всеоружии, ощетинившись орудиями, которые смотрели в небо и в море»20.
Подполковник Семенов поведал историку чрезвычайно ценную психологическую подробность, способную существенно расширить наши традиционные представления об истории эмоций времен Великой Отечественной войны. Выясняется, что зенитчики, ведя огонь по атакующим Севастополь самолетам, вплоть до официального выступления Вячеслава Михайловича Молотова по радио в 12:30 22 июня 1941 года не могли уверенно сказать, по чьим именно самолетам они стреляют.
«Во время налетов на КП у нас было суждений очень много. Говорили, что это английские самолеты. Ночью опознать его трудно. Некоторые говорили, что это Турция налетела. Что это германские самолеты, у нас мысли не было ни у кого. Некоторые говорили, что тип французских самолетов, некоторые говорили, что это тип английский.
Когда было выступление тов. Молотова, мы узнали о войне. Мы были в это время на КП, управляли боем. Тогда для нас ясно стало, кто налетел и чьи самолеты. Тогда вытащили альбом германских самолетов, а то все время копались в английских и французских альбомах, смотрели, какой подходит»21.
Герой одного поступка
22 июня 1941 года стало звездным часом в жизни и судьбе Ивана Дмитриевича Елисеева. Впереди была долгая война. Впереди были взлеты и падения, включая унизительное снижение в воинском звании с контр-адмирала до капитана 1-го ранга, когда в марте 1944 года Елисеев фактически был назначен виновным за не им совершенные ошибки и якобы «за проявленную беспечность при разработке плана операции и при ее проведении»22. Вскоре в непростой ситуации разберутся и сообразят, что Елисеев и «беспечность» — это «две вещи несовместные». Сравнительно быстро, 21 июля 1944-го, контр-адмиральское звание вернут. Затем наградят двумя высокими флотоводческими орденами — Нахимова I степени и Ушакова II степени. Впрочем, сам Елисеев среди всех своих многочисленных знаков отличия больше всего ценил так называемый Южный бант — комплект из медалей СССР времен Великой Отечественной войны «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя» и «За оборону Кавказа». По некоторым оценкам, Южным бантом всего за войну награждено не более 1000 человек. Лишь в конце 1951 года он наконец получит давно выслуженное звание вице-адмирала.
Однако судьба больше никогда не даст ему нового шанса продемонстрировать свою уникальную способность принимать единственно верное решение в условиях неопределенности. Он так и останется человеком одного героического поступка.
Его закат был печален. Всеми забытый военный пенсионер безуспешно писал письма во власть, стремясь отстоять свою честь и добиваясь официального признания того непреложного факта, что именно он, Елисеев, отдал первый в годы войны приказ открыть огонь по врагу. Вице-адмирал Елисеев уйдет в небытие 28 сентября 1974 года и упокоится на Рогожском кладбище Москвы. На его памятнике будет выбита надпись: «В 3 часа 06 мин. 22 июня 1941 г. Нач. Штаба Черноморского флота И.Д. Елисеев приказал открыть огонь по фашистским самолетам, летящим к Севастополю». Никакого другого признания своих заслуг Иван Дмитриевич так и не дождется ни при жизни, ни после смерти.
- 1. К биографии И.Д. Елисеева // Гуслицы: Альманах. Вып. 2. Б. м. Б. г. // http://ilschool-guslicy.ru/k-biografii-eliseeva.html.
- 2. Там же.
- 3. Кузнецов Н.Г. Накануне. М.: Воениздат, 1966. С. 28.
- 4. ЦВМА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 769, 1262. Л. 364.
- 5. Кузнецов Н.Г. Накануне. С. 27.
- 6. Кузнецов Н.Г. Накануне // https://militera.lib.ru/memo/russian/kuznetsov-1/05.html?ysclid=m1i6yo5n6g249540310 Этот чрезвычайно важный фрагмент по цензурным соображениям не был включен в прижизненное издание мемуаров. Его напечатали лишь в годы перестройки, уже после смерти мемуариста.
- 7. Из Москвы – в страну «Икс»: Книга памяти советских добровольцев – участников Гражданской войны в Испании 1936-1939 гг. Т. 1 / Главархив Москвы. Сост. В.А. Арцыбашев, О.В. Каримов, И.Н. Волошенко. М., 2015. С. 220.
- 8. Там же. С. 212.
- 9. ЦВМА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1202, 1146. Л. 70.
- 10. Кузнецов Н.Г. Накануне. С. 333.
- 11. Там же. С. 334.
- 12. Исповедь непобежденных: рассказы защитников Севастополя. 1941-1942 гг.: Сборник документов / М.Э. Морозов, К.С. Дроздов, С.В. Журавлев. М.; СПб.: Нестор-история, 2023. С. 65.
- 13. Рыбалко Н.Т. В первый день войны на Черном море // Военно-исторический журнал. 1963. № 6. С. 63-66.
- 14. Кузнецов Н.Г. Накануне. С. 334-335.
- 15. Шацило Е.А. Награды они не просили. Четыре часа дежурства // https://www.litres.ru/book/evgeniy-shacilo/nagrady-oni-ne-prosili-69364822/chitat-onlayn/?page=2
- 16. Кузнецов Н.Г. Накануне. С. 335.
- 17. Исповедь непобежденных: рассказы защитников Севастополя. 1941-1942 гг.: Сборник документов. С. 326.
- 18. Там же. С. 327.
- 19. Веникеев Е.В., Стогний Д.М. Севастополь. Первая ночь войны // Гангут. 2007. Вып. 41. С. 53-61.
- 20. Кузнецов Н.Г. Накануне. С. 336.
- 21. Исповедь непобежденных: рассказы защитников Севастополя. 1941-1942 гг.: Сборник документов. С. 327.
- 22. Советское военно-политическое руководство в годы Великой Отечественной войны. Государственный Комитет Обороны СССР. Политбюро ЦК ВКП(б). Совет народных комиссаров СССР: Сборник документов. М.: Кучково поле Музеон, 2020. С. 336.