Есть знаменитые клиники, без которых трудно представить Москву. Если говорят Склиф, то ясно, что это Москва. Если говорят Боткинская – значит Москва. Первая Градская, институт Блохина, институт Вишневского, институт имени Герцена… Конечно, Москва. Эти центры спасения столичные старожилы: у каждого большая история.
Центр Димы Рогачева не из их числа: ему всего 33 года. Между тем не удивляет, что и российские ребятишки, попавшие в онкобеду, а нередко и их сверстники из зарубежья лечатся именно здесь. В прошлом году было госпитализировано 3133 пациента для проведения самого современного, уникального лечения. А еще 2158 детей прошли реабилитацию в специализированном структурном подразделении этого центра “Русское поле”.
Итак, сегодня в Рогачевском. Более трехсот собравшихся. Хотят не просто послушать выступления, побывать в специализированных службах, но и обменяться мнениями, высказаться самим. Какая-то особая атмосфера. Может, она продиктована тем, что кругом совсем юные, иногда совсем маленькие страдальцы. Нередко заметны признаки тяжелейших заболеваний. А еще рядом их мамы, папы, бабушки, дедушки, на лицах которых читается: помогите, спасите, все надежды на вас! И всем этим “командует” директор Рогачевского центра, доктор медицинских наук, профессор Николай Грачев.
Грачеву всего-то сорок лет. Но у него уже есть имя: он уникальный онкохирург. Особенно когда злой недуг поражает органы головы и шеи. Однажды была свидетелем, как, сорвавшись с нашей беседы, Николай улетел в другой город, провел там операцию. А утром вернулся на свое рабочее место в Рогачевский центр и… пошел оперировать.
Привилегия молодости? Безусловно! Но еще работа по призванию. Спасение детей. Может, это наследственное. Сказываются академические корни: дедушка и отец – ученые. А настоящий ученый – всегда фанат дела.
Николай Сергеевич, фанатизм в детской онкологии нужен или это некое излишество? Почему избрали именно детскую онкологию и конкретно ее область – опухоли головы и шеи?
Николай Грачев: Я считаю, что фанатизм абсолютно необходим в нашей профессии. Потому что это не работа. Это служение. Вы сейчас скажете, что говорю громкие слова. Спасение людей – это всегда звучит громко. Но такая профессия. Она очень требовательна. Эти требования выносят не все. Мой отец всегда говорил: нельзя работать врачом на полставки. Или ты живешь этим, или уходи.
Три месяца вы на директорской должности. Во сколько приходите на работу?
Николай Грачев: Если честно, я с нее не ухожу. И опасаюсь, что это входит в привычку, становится нормой жизни. Нельзя бросать клиническую практику, много времени требует административно-хозяйственная деятельность.
А пойти в театр, в музей и вообще отвлечься от медицины?
Николай Грачев: Иногда удается сходить в театр. Но отвлечься от медицины? Как можно? А если речь о спасении детей, то вопрос просто не стоит.
К тяжелым заболеваниям детей, а онкологические все тяжелые, привыкнуть можно?
Николай Грачев: Исключено! Привыкнуть к этому равноценно смириться. А смириться в войне с тяжелым недугом – значит сдаться.
Вернемся к проходящему форуму…
Николай Грачев: Наш конгресс – это симбиоз трех научно-практических школ: по детской онкохирургии, по эмбриональным опухолям и редким опухолям. Потребность их объединения была давно. Я привык оперировать. В данном случае буду оперировать цифрами: двести научных докладов, участники из более тридцати городов.
Может, не совсем по теме, но важно. Такое количество “пришлых” в наше нестабильное по инфекциям время. У вас, у руководителя, не было опасения, что это может привести к возникновению инфекционных заболеваний и у пациентов, и у их родителей, да и у самих участников форума?
Николай Грачев: Конечно, беспокойства были. Не стану перечислять всех мер безопасности, принятых нами. Не могу ручаться за день завтрашний – период межсезонья всегда неблагоприятен для распространения подобных заболеваний. Но на сегодняшний день никаких ЧП. У нас есть специальные помещения, отделенные от лечебно-диагностических отделений. И еще очень важно: среди участников форума нет случайных людей. Все предельно корректны.
Постоянно идет информация о тех или иных успехах современной онкологии. О новых препаратах и технологиях. Что-то для вас в приоритете?
Николай Грачев: Зная ваш характер, вы будете пытаться меня опровергнуть. Но ответственно заявляю: все области наших научно-клинических исследований очень актуальны.
Наша профессия очень требовательна. Мой отец всегда говорил: нельзя работать врачом на полставки. Или ты живешь этим, или уходи
Сейчас говорят о том, что большая хирургия уходит. Что более востребованы химиотерапия, лучевая и другие методы консервативного лечения. Это вполне понятно: все боятся ножа.
Николай Грачев: Вы абсолютно правы. И тенденция в сторону консервативного лечения очевидна. Однако потребность в хирургических методах лечения в детской онкологии до сих пор высока. Это лишь часть мультимодальной системы в детской онкологии. Но обойтись без хирургических методов лечения в подавляющем большинстве случаев невозможно. А умение провести его высококвалифицированно, с минимальными последствиями – тонкий и годами оттачиваемый навык, который требует фундаментальной подготовки и постоянной практики. Обсуждать возможности хирургического лечения детей с онкологическими заболеваниями очень важно.
Но… Когда в семье появляется онкологическая беда, близкие часто говорят: только не операция! Может быть, химиотерапия, может быть, лучевая – только не нож! Хотя не все видели, не все наблюдали процесс химиотерапии или той же лучевой. Это тяжело и для самого пациента, и для окружающих.
Николай Грачев: К сожалению, все методы лечения в онкологии крайне драматичны. Мы должны следовать оптимальным режимам и схемам комбинированного лечения, ставя качество жизни пациента на первое место, но не в ущерб лечению.
Вы можете, не задумываясь, назвать стопроцентно излечиваемые виды рака?
Николай Грачев: К великому сожалению, не только я, а не один ответственный и профессиональный онколог дать стопроцентную гарантию не может. Но процент детей, выздоравливающих без рецидива, год от года увеличивается. И каждый работающий в детской онкологии, поверьте, может привести немало примеров полного излечения от самых тяжелых видов онкозаболеваний.
Первую операцию в Центре Рогачева вы сделали…
Николай Грачев: 26 января 2012 года девочке с подозрением на рецидив мягкотканной саркомы параменингеальной локализации. Ей было тогда 12 лет. Сейчас она уже сама работает врачом-педиатром в родном городе. Никаких признаков болезни у нее нет. Счастлива в семейной жизни.
Вы про каждого своего пациента знаете такие подробности?
Николай Грачев: Про самых сложных – чаще всего да. Но здесь так совпало, что мы готовились к очередному отчету и позвонили первым пациентам нашего центра. Поэтому знаем точно.
В Центре Рогачева лечатся дети из всех регионов России. Фото: Сергей Куксин
И я, немало зная о том, как создавался Рогачевский центр, через что прошли его устроители – главным образом академик Александр Румянцев, – знаю, что судьба бывших пациентов не остается за кадром для врачей центра. Конечно, важна диагностика, важно лечение. Но главное – прогноз. Может, заблуждаюсь, но мне кажется, что никогда не было такого обилия методов, средств, технологий, препаратов, как сейчас. Составлять прогнозы – дело неблагодарное. Мы прощаем ошибки в прогнозе только синоптикам. Простить ошибки в прогнозе врача почти невозможно. Но так уж повелось: врач должен, врач обязан. А потому, Николай Сергеевич, у вас есть прогноз развития, прорывов в вашей области?
Николай Грачев: Будущее нашей специальности светлое. Мы доведем до совершенства современные технологии и возможности, чтобы все заболевшие дети могли выздоравливать.
Не будет четвертой стадии онкозаболеваний?
Николай Грачев: Вот этого я не говорил! Но… Сможем успешно лечить и запущенные стадии онкологических заболеваний.
Может, хирургу задавать такой вопрос не совсем уместно. Но вы не просто хирург, но еще и директор онкологической клиники. По-моему, среди всех детских онкозаболеваний всегда лидирует лимфобластный лейкоз. Николай Сергеевич, для тех, кто страдает им, свет в конце тоннеля есть?
Николай Грачев: Есть! Еще недавно дети с диагнозом “острый лимфобластный лейкоз”, не отвечающие в лечении ни на одну линию терапии и трансплантацию, были обречены. Но с 2018 года Центр Рогачева – первый и пока единственный в стране – применяет лечение CAR-T-клетками. На сегодня ее получили более двухсот пациентов. 63 процента в ремиссии.
63 процента? А остальные?
Николай Грачев: Да, это не сто процентов. Но подчеркну: это дети, которые без этого лечения были сто процентов обречены. И плюс сама технология CAR-T развивается. Мой заместитель по науке профессор Михаил Масчан пока в сугубо научных целях, но пробует эту технологию и для возможного лечения других видов онкологии.
Кроме вашего центра, где-то еще успешно лечатся эти пациенты? Или им всем надо попадать к вам в центр?
Николай Грачев: CAR-T-терапия начинает применяться у взрослых и детей в других федеральных центрах. Но пока опыт накоплен только у нас.
Ключевой вопрос
Как пациенту, страдающему таким заболеванием крови, но живущему далеко от Москвы, попасть к вам на лечение?
Николай Грачев: Разрешите напомнить, что наш центр – национальный медицинский исследовательский центр. Мы проводим более 19 тысяч телемедицинских консультаций в год. Получить консультацию может любая российская клиника.
Извините! Консультация – это не лечение. Да, проконсультировано. Далее что? Вы же не резиновые, принять всех не можете.
Николай Грачев: Ваши опасения справедливы. Мы об этом говорим на нашем конгрессе. Это очень сложный процесс, в котором должны быть задействованы не только медицинские учреждения, но в том числе и регионы, где создаются условия для привлечения специализированных кадров, для обеспечения материальной базы такого лечения. Оно – и это известно – очень дорогое. Со своей стороны, делаем все для каждого пациента, которого можем спасти только мы.