«Такого не ожидал никто»: Близнюк — о победе со сборной Китая на Олимпиаде, работе тренером и тяжёлой болезни

— Судя по тому, что вы попросили перенести интервью из-за внезапно возникшего мероприятия, празднования по поводу олимпийского успеха в Китае продолжаются?

— Нет. Спортсменки и два тренера нашей команды были приглашены на приём к президенту страны, но меня на эту встречу не позвали. Сказали сразу после Игр, что свободна и могу, если есть такое желание, уехать.

— Почему же не сделали этого?

— Сдала паспорт на продление китайской визы, соответственно, жду, когда вернут документы. Но мне в Китае нравится — это точно.

— Неужели не утомляет постоянное нахождение среди людей, языка которых вы не понимаете?

— В этом имеется немало плюсов. Иногда из-за усталости вообще не хочется ни с кем общаться. Поэтому в любой компании всегда могу сделать вид, что ничего не понимаю. Хотя на самом деле понимаю уже намного больше, чем раньше, когда только начинала работать. В зале я вполне способна вести тренировочный процесс и говорить при этом по-китайски. В обычной жизни тоже могу собрать слова в предложения, объясниться на бытовом уровне, понять в общих чертах, о чём беседуют люди, которые меня окружают. Но для того, чтобы свободно общаться на разные темы, моего знания языка пока недостаточно. Какие-то важные моменты, касающиеся работы с командой, мне переводят на английский.

— Сама я как-то столкнулась в Китае со смешной ситуацией. В одной из поездок мне дали в сопровождение девушку-переводчика, которая не слишком уверенно говорила по-английски, дико боялась показать, что не понимает каких-то вопросов, но никогда не переспрашивала, чтобы не потерять лицо.

— И правда забавно. Со мной, когда я приехала, случилась похожая история. Переводчица вообще не понимала спортивных терминов, да и в целом не слишком хорошо владела русским. Собственно, общаясь с ней, пришла к выводу: проще что-то показать или объяснить гимнасткам через наставника, которая понимает английский. Спустя две недели сказала нашему спортивному руководству, что переводчик мне не нужен: слишком много это забирает сил и нервов.

— Китайский учили самостоятельно?

— Да. Сначала выписывала в тетрадку наиболее нужные фразы и просто заучивала их наизусть — месяца через два-три стало уже легче воспринимать какие-то слова на слух, соответственно, запас постоянно расширялся. В том, что касается занятий, я сейчас способна объяснить абсолютно всё.

— По ходу Олимпиады в Париже читали, что пишут российские СМИ?

— На это, честно говоря, просто не оставалось времени. Знаю, много обсуждали скромные бытовые условия для атлетов в Олимпийской деревне и плохую еду.

— А как было на самом деле?

— У каждой страны был в деревне свой дом, и условия там сильно зависели от того, позаботилась ли она о чём-то заранее. В нашем, например, система кондиционирования была стационарной. Какие-то другие команды привозили их с собой. В целом по жилью у всех были примерно такие же условия, как на Играх в Токио. Хотя в доме тех же итальянцев были телевизоры, стоял даже большой диван в холле, где постоянно собиралась чуть ли не вся команда.

— Как человек, прошедший в качестве спортсмена три Олимпиады, вы, думаю, успели почувствовать: для людей, которые приезжают бороться за золото, Игры почти никогда не бывают праздником. 

— Вы совершенно правы. Пока я выступала, была настолько сильно сконцентрирована на собственных задачах, что вообще не замечала, что происходит вокруг. Пришёл в зал, потренировался, выступил, уехал. В Париже всё получилось совсем иначе. Мне вообще очень понравилось в сборной Китая, что они относятся к соревнованиям не так, как это было у нас, когда перед командой стояла единственная задача — выиграть во что бы то ни стало. Китайцы реально приезжают на турниры как на большой праздник. Фотографируются везде, где есть возможность, даже в зале после опробования, много гуляют. Хотя у меня это были четвёртые Игры, я впервые в жизни открыла для себя возможность реально почувствовать атмосферу олимпийского общения в деревне, разговаривать со спортсменами из других видов. В этом плане я, хоть и тренер, вела себя как ребёнок: «Меняться значками? Я! Я хочу!»

— В прыжках в воду, где китайцы на протяжении многих лет выигрывают подавляющее большинство наград, порядки всегда казались мне максимально жёсткими. Знаю, иногда могло быть достаточно единственной грубой ошибки на соревнованиях, чтобы человек больше никогда не оказался в сборной.

— У нас ситуация всё же другая, намного мягче. Олимпийское золото в художественной гимнастике китаянки взяли впервые в истории, и такого фурора никто на самом деле не ожидал. В том числе и я. Понятно, в глубине души рассчитывали на медаль, когда ехали в Париж, но то, что она окажется золотой, даже в голову не приходило. На самом деле я всегда стараюсь объяснить подопечным: когда ты на ковре, Олимпиада ничем не отличается от каких-либо других соревнований или контрольных прогонов на тренировке. Поэтому вообще не надо настраивать себя, что Игры — какое-то особенное выступление космического масштаба. Этим можно только излишне себя накрутить.

— Вы же прекрасно понимаете, что Игры не любые соревнования.

— Я в своё время тоже много слышала, что Олимпиада — какой-то запредельный уровень, не сравнить даже с мировыми первенствами. Но, знаете, у меня есть своя теория на этот счёт. На чемпионате планеты тебе может просто случайно повезти. На Олимпиадах это не работает. Если ты всем своим многолетним трудом заслужил медаль, она обязательно будет. А вот если в процессе подготовки где-то ленился, что-то упускал, недоделывал, всё обязательно проявится в самый важный момент.

— Знаменитая теория «грязного хвоста» Ирины Винер?

— Да. Я очень в это верю. Но по своей соревновательной сути Игры реально ничем не отличаются от любого другого старта, где надо выйти и показать максимум. Та же команда, та же музыка, те же предметы. Нужно просто заставить себя не думать в момент выступления ни о чём другом. И уж тем более не накручивать мыслями, как может измениться твоя жизнь в случае победы.

— На какой срок был рассчитан ваш контракт со сборной Китая?

— Сначала на полгода, потом его продлили до окончания олимпийского сезона. Истекает 31 августа.

— Тема дальнейшего сотрудничества поднималась?

— Ещё до начала Игр меня поставили в известность, что хотели бы продлить соглашение ещё на четыре года. Я отказалась.

— Почему?

— Слишком длинный срок. За четыре года много чего может произойти, в моей жизни в том числе. С одной стороны, рада, что люди хотят продолжать со мной работать, но сейчас мне реально сложно принять решение. Хочется сперва просто от всего отдохнуть. Вот и планирую отдыхать — до октября, хотя мои подопечные начинают новый сезон уже через две недели. В любом случае обязательно вернусь в Китай после отдыха, а дальше посмотрим.

— Группа к тому моменту будет, наверное, уже новая?

— Наполовину. Две самые молодые девочки наверняка захотят остаться, а вот три старшие, которые выступали ещё на Играх в Токио, пока под большим вопросом.

— Ваше мнение при формировании состава как-то учитывается или это зона ответственности китайских тренеров?

— За год до Олимпиады у нас сложилась ситуация, когда нужно было произвести в группе определённые рокировки. В результате выбрали спортсменку, шансы которой оказаться в ростере поначалу оценивались не слишком высоко. Мне как-то удалось убедить руководителей команды в том, что девочка очень перспективна, причём во всех отношениях. И ко мне прислушались.

— Если в работе всё складывается так хорошо, вы знаете язык и вам нравится страна, почему не подписаться сразу на четырёхлетний цикл — до следующих Игр?

— Как раз потому, что наша жизнь сейчас слишком непредсказуема. Когда мы возвращались самолётом из Парижа в Пекин, я только по прилёте прочитала сообщение, что дома умер мой дедушка. Вся эйфория от нашей олимпийской победы у меня в тот же момент ушла. Поэтому до сих пор не готова думать о следующих Играх.

— Где тренировочный процесс более суров: в России или Китае?

— В России сложнее психологически, поскольку над каждой гимнасткой постоянно довлеет страх, что её заменят. Я во всяком случае постоянно чувствовала, что «старая» и на моём месте в любой момент может оказаться любая девочка из второго состава. Причём озвучивается это не только на соревнованиях, но на каждом занятии. Живёшь в постоянном стрессе, напряжении, понимая, что не можешь позволить себе пропустить ни одного элемента. Особенно сильно всё это ощущалось перед Играми в Токио. И только в Японии, когда стало понятно, что я в составе и никаких изменений уже не будет, реально стала наслаждаться каждой тренировкой. Наверное, впервые в жизни испытала подобное.

В Китае же спортсменки знают, что их никто не уберёт без весомой на то причины. Поэтому тренируются гораздо спокойнее.

— Что вас держало в художественной гимнастике столько лет? Неужели не хотелось послать всё к чёрту сразу после того, как первая золотая олимпийская медаль была повешена на шею?

— Случались, конечно, сложные моменты, когда совсем уж опускались руки. В этом плане меня всегда очень сильно поддерживала мама. Верила, помогала. Перед Играми в Лондоне я вошла в состав всего за девять месяцев до выступления, поэтому нравилось абсолютно всё. Потом начались травмы, я даже была вынуждена уйти, полтора года работала тренером: сначала в Бразилии, затем с молодёжной сборной России, а последние шесть месяцев — со старшей командой второго состава. Ну а потом, глядя на девочек, я захотела похудеть и привести себя в форму.

— И наиболее эффективным способом оказалось опять отдать себя в руки Ирины Винер?

— Я даже толком не поняла, как это получилось. Судьба, наверное. Никакого желания вернуться у меня на тот момент точно не было. Но раз — и я уже занимаюсь и выступаю. Была уверена, что после Рио точно закончу, но, когда оказалась на пьедестале, поняла: не хочу расставаться с этими ощущениями. Тем более у меня не было медали абсолютной чемпионки мира, а завоевать её очень хотелось. Вот и осталась. Как думала тогда, всего на один сезон.

— Как показывает практика, четыре года между Олимпиадами — очень небольшой срок для атлета.

— Ну вот и я начала думать: что теряю, продолжая тренироваться? Я и после Токио хотела остаться. Если бы не отстранение российских спортсменов от международных соревнований, возможно, выступала бы в Париже в ином качестве. Даже с Ириной Александровной этот вариант обсуждала. Она сказала мне, что не видит препятствий.

— Токийское серебро стало для группы трагедией или внутренне были готовы к тому, что не станете первыми?

— Готовясь к Играм, не думали о таком варианте. Но, когда Дина и Арина Аверины уступили в личном многоборье, я подумала: «Если уж даже им не дали золотую медаль…»

Переживала, конечно, но, когда поговорила с мамой и услышала от Ирины Александровны, что она нами гордится, довольно быстро успокоилась по поводу серебра. Для меня данная награда дорога. Хотя знаю, что некоторые до сих пор с этим результатом не смирились.

— Немножко о другом хотела спросить: вы ощущали в Токио до начала соревнований, что соперники подобрались близко и любая мелочь способна решить исход турнира не в вашу пользу?

— Я очень уважаю команду Болгарии, которая стала чемпионом, но могу сказать, что технический набор у нас был сильнее на протяжении всего сезона, а перед Олимпиадой в Токио мы ещё добавили сложности. По тогдашним правилам чем больше бросаешь и ловишь, тем ценнее. В наших программах это было заложено по максимуму. Вся ловля шла в одну руку, то есть по всем параметрам мы должны были оказаться выше. Но я не судья.

— Вы несколько раз упоминали в интервью о своей болезни перед Играми в Токио и сложном лечении в Германии. Что к этому привело?

— Это был хантавирус — геморрагическая лихорадка с почечным синдромом. Подхватила я его в Анапе, куда приезжала провести мастер-класс. Заразиться этим вирусом, как я потом узнала, можно огромным количеством способов: съесть немытый фрукт, выпить воду из чужой бутылки, не слишком хорошо помыть руки либо просто оказаться рядом с тем, кто болен. Особенно критично это, если у человека недостаточно мощный иммунитет.

— Очень страшно было?

— Мне — нет. Сначала думала: простое пищевое отравление. Поднялась температура, резко пошла интоксикация. К счастью, рядом находился врач команды, который поставил мне на ночь капельницу и договорился с клиникой ФМБА об осмотре утром более серьёзными специалистами. Потом, правда, он признался: у него не было никакой уверенности, что я дотяну до утра.

После осмотра в клинике ФМБА меня немедленно отправили в Боткинскую больницу, в реанимацию, но даже там я не понимала, насколько всё серьёзно. Помню, среди ночи ко мне приехали мама, папа, Ирина Александровна и сказали, что уже организован частный самолёт, который доставит меня в Германию. Только там до меня дошло, насколько всё плохо.

— Об этом сразу сообщили немецкие медики? 

— Мы разговаривали о чём-то отвлечённом с мамой, смеялись, и в этот момент ко мне в палату вошла сотрудница клиники, немного владевшая русским. Она дождалась, когда закончу беседу, и сказала — с сильным акцентом, медленно подбирая каждое слово: «Осторожный оптимизм. Почки не работают. Возможно, уже никогда не заработают, и нужно будет делать операцию…»

Я проплакала тогда до утра, так и не смогла заснуть. Но, наверное, мой предыдущий оптимизм и то, что сама себя не загнала в депрессию, помогли мне так быстро вылечиться и встать на ноги.

— Если вдруг сейчас Винер обратится: «Настя, ты нужна мне в сборной России» — согласитесь остаться?

— Не думаю, что она так скажет. У нас много тренеров, гораздо более знающих и опытных, чем я. Есть кому работать с командой, иначе говоря. Мне кажется, Ирина Александровна гордится тем, что я уехала в чужую страну и добилась там такого высокого результата. Она, знаю, очень переживала, что могу не успеть получить визу и поехать в Париж. Мне действительно дали её в самый последний момент.

— Но ведь может получиться так, что на следующих Играх китайская группа будет на равных соперничать с российской?

— Для меня это было бы очень интересно.