Это история про сладостную (особенно в жару) тень. Точнее — тени. Но не только. На этой выставке вдруг понимаешь, откуда в старинной романтической повести Альберта фон Шамиссо появилась история с тенью, которую можно свернуть и унести с собой. Похоже, у литературы романтиков, как минимум, объявился еще один прародитель. Имя ему — физионотрас. Он стал тем волшебным помощником, который помогал забирать тень с собой.
Наследник театра теней и прадедушка фотографии и волшебного фонаря, физионотрас пользовался бешеным успехом в аристократических салонах Франции XVIII века. Прежде всего — как научное изобретение, которое помогает разгадать тайны природы. По крайней мере изобретатель чудесной машины, помогающей точно обводить профили, появляющиеся на экране в свете лампы, представил свое изобретение в королевской Академии наук в мае и июне 1786 года. Впрочем, Жиль-Луи Кретьен не был ни академиком, ни физиком, он был музыкантом и, как и его отец, играл на виолончели в королевском оркестре при дворе Людовика XVI. Рисованием и гравюрами он интересовался на досуге. И так же, на досуге, чтобы облегчить участь любителей, в 1784 году изобрел инструмент, с помощью которого можно рисовать, даже не умея рисовать.
Инструмент выглядел как громадный угольник, только с дырочками на его деревянных планках, куда крепилась еще одна планка, и с шарнирами, которые позволяли менять геометрию конструкции. Видоискатель и пантограф, экран, лист бумаги и карандаш дополняли эту красоту и помогали просто обводить на бумаге силуэт человека, сидевшего за экраном. Этот «механизм для рисования профиля» превращал обычный карандаш в «карандаш природы». Правда, изобретатель первых фотоотпечатков на бумаге Уильям Тальбот, говоря о «карандаше природы», подразумевал луч света. Зато у Кретьена человек выступал в роли «оператора», копииста, идущего вслед за лучом света. К слову, Кретьен держал в тайне чертежи своего изобретения. И первый чертеж, сделанный его соратником, а потом и соперником Эдме Кенедеем, нашли в архивах Парижа только в 1908 году. До этого встречались лишь описание этой «рисовальной машины».
Первые участники рисовальных сессий чувствовали себя вовлеченными в научный эксперимент. А поскольку достижения оптиков, химиков, математиков и астрономов XVIII века поражали воображение современников и даже светские дамы с увлечением наблюдали за химическими опытами, успех нового прибора был феерическим. Жиль-Луи начал с портретов королевского семейства и придворных Людовика XVI. Уже в 1788 году он объединил усилия с художником Эдме Кенедеем, который писал миниатюры. И дело пошло: Кенедей в парижском ателье делал рисунки профилей с помощью физионотраса, уменьшал их и отправлял в Версаль, а там Кретьен делал с них гравюры. Все бы хорошо, но в июле 1789 года Бастилия рухнула, Великая Французская революция переменила в одночасье декорации. Казалось бы, до физионотрасов ли…
Оказалось, настал их звездный час. Бывший королевский виолончелист перебрался в Париж и создал свой салон физионотрасов. Теперь он сотрудничал с уже не с Кенедеем (открывшим собственный салон), а с художником Жан-Батистом Фуке, а потом с Жан-Симоном Фурнье. Более того, в 1793 году (сколько напудренных голов, от которых остались лишь тени силуэтов, слетело к тому времени из-под гильотины!) Кретьен выставит созданные им профили, запечатленные в гравюре, в Салоне. После чего регулярно он участвовал в Салонах вплоть до 1808 года. Ну, а после 1790-го года стали востребованы профили в воске, гипсе, слоновой кости…
Фото: Жанна Васильева
Выставка в Пушкинском музее все это богатство техник, разных мастеров и салонов, персонажей Франции, Германии, России великолепно демонстрирует. Она, с одной стороны, оказывается неожиданным продолжением проекта «Салоны Дидро», посвященного художественным Салонам века Просвещения. И карта с парижскими адресами ателье физионотрасов напомнила об многотрудном «Плане Тюрго» — первом полном картографическом атласе Парижа 1739 года. Один из редких экземпляров карты, найденных в России, был показан на «Салонах Дидро».
С другой стороны, история физионотраса рифмуется с выставкой «Уильям Генри Фокс Тальбот. У истоков фотографии», показанной в ГМИИ им. А.С.Пушкина в 2018 году. История «портретной машины» выглядит прологом к революции в медиа и искусстве, масштаб которой мы полной мере можем оценить в XXI веке. Физионотрасы всегда были в тени «знаменитых родственников», будь то фотография, гравюра, театр теней. Поскольку они вначале создавались для личного пользования, их коллекции наперечет в музеях мира. Для нынешней выставки, которая открывается разделом «Театр теней», продолжается редкими дагерротипами из частной коллекции в разделе «Светопись», а завершается «Изящными «безделицами» и реконструкцией «Портретной машины», ключевыми оказались два сюжета. Это история современных медиа, точнее — предыстория фотографии. И это путешествие в эпоху Франции XVIII века и Наполеоновских войн и в Россию времен Екатерины II, Павла I и Александра I.
И если среди выставленных дагерротипов можно обнаружить портрет Анны Петровны Керн, то среди профилей на основе физионотрасов — силуэты Гете и Ньютона, горделивый профиль Людовика XVI и Марии-Антуанетты и раскрашенный восковой профиль «Неподкупного» — Максимилиана Робеспьера, портрет Анны Биже, принявшей постриг в качестве сестры Марты, которая помогала заключенных и обездоленным во годы Французской революции и Первой империи — независимо от их политической позиции…
Русские в полной мере оценили искусство физионотраса после взятия Парижа в 1814 году. Это, конечно, не относится к дипломатам, таким, как князья Алексей Куракин, чрезвычайный посол Александра I в Париже 1810 года, и Александр Куракин, возглавлявший российское посольство в Париже в 1808-1812 годах. Алексей Борисович по приезде в Париж заказал себе сразу два физионотрасных портрета — в ателье Кенедея и у Руа (вторая гравюра был с фамильным гербом). Александр Борисович, помимо своих портретов, заказал также аналогичные портреты своих внебрачных сыновей и воспитанников, которым дал фамилию Сердобины (по реке Сердобе, где стояла усадьба князя).
Очарование этих «механических портретов» тревожит, словно «тень» ушедших, отслоившаяся от экрана «машины», осталась бродить в этом мире. Явившиеся из собраний ГМИИ им. А.С.Пушкина и Исторического музея, из музея-заповедника «Останкино и Кусково», из Государственного музея А.С.Пушкина и Музея Тропинина, эти профили сохраняют не только образ, но и след прошедших по земле. Кажется, благодаря «портретной машине» бесплотность «теней безмолвных, светлых и прекрасных», витающих в иных веках, вдруг обретает отчетливость присутствия.
Кстати
Физионотрас поставил на широкую — «механическую» — ногу искусство создания силуэтов теней, которые вырезались из бумаги. Французский двор очень любил это развлечение в XVIII веке. По прихоти судьбы, имя силуэтам дало имя генерального контролера финансов при Людовике XV. Его звали Этьен де Силуэт, и в 1760-х годах он ввел жесткие налоги. В знак протеста крестьяне стали надевать темную одежду, словно намекая на те вырезки из бумаги, которые любил министр. Люди говорили: «Мы одеваемся а-ля Силуэт. Мы, тени, слишком бедны, чтобы носить цветное. Мы — Силуэты!»