Герман Греф, президент — председатель правления Сбербанка
«Мы видим, что сегодня модель нашего экономического роста чрезвычайно проста. Все возрастающие бюджетные траты, в первую очередь в сектор машиностроения, приводят к тому, что предприятия повышают заработные платы. И распространение повышения заработных плат по экономике происходит очень быстрыми темпами, мы этого никогда раньше не видели. Примерно в течение трех месяцев не только машиностроительные предприятия — а именно за кадры в машиностроении растет конкуренция, — но и все остальные сектора экономики, включая сервисные сектора, повышают заработные платы. Люди становятся более состоятельными, они идут в банки и, несмотря на все ограничения Центрального банка, получают кредиты. Даже по очень высоким ставкам в силу того, что у них выросли доходы.
Получается, что два этих импульса складываются — бюджетный и кредитный, и экономика растет очень хорошими темпами. Первый квартал этого года — 5,4% (рост ВВП. — РБК). Но эта модель очень уязвима. Рост зиждился на том, что такой рост цен компенсируется быстрым ростом импорта. Но сейчас, так как у нас геополитическая ситуация специфическая, импорт не составляет конкуренцию местным производителям. Это, в общем, шанс для местных производителей, но шанс не долгосрочный. Предприниматели должны сокращать собственные издержки и должны повышать производительность.
Иначе эти два фактора, мы видим, в самое ближайшее время, они станут историей, и мы потеряем темпы экономического роста. Вот эта примитивная, я бы сказал, модель экономического роста связана с тем, что деньги из бюджета и деньги из кредитных организаций направлены на потребительский рынок, товаров не становится больше, люди больше их производить не начинают, цены на них повышаются. Таким образом, производительность труда не только не растет, она падает. И в этом состоит исчерпаемость сегодняшней модели роста.
Мы видим, что никогда исторически не было такой низкой безработицы — 2,6% пункта, — и не было никогда такой высокой загрузки наших мощностей — 81%. Эти факторы говорят о том, что мы тоже находимся на пределе экономического роста. Когда Центральный банк говорит о перегреве развития экономики, он в первую очередь имеет в виду это, что экономика работает на пределе мощности, то есть возможности капитала и возможности использования рабочей силы находятся на исторических максимумах.
Алексей Мордашов, председатель совета директоров «Северстали»
«Похоже, что мы каждый год имеем довольно похожую повестку [на деловом завтраке «Сбера»]. Каждый год мы говорим о том, что нужна стабильность налоговой системы, прежде всего стабильность собственности. Мы как-то говорим-говорим, я бы сказал, с жаром, искренне друг друга убеждаем в необходимости этого. Каждый раз мы констатируем, что что-то там не совсем то.
Стало притчей во языцех обсуждение налоговой стабильности. Александр Валентинович (Новак, первый вице-премьер. — РБК) только что сказал, что важна налоговая стабильность, но налоговая стабильность означает неизменение налогов. Это такая простая вещь, которую наверное нам как-то нужно принять, потому что нельзя одновременно и налоги повышать, и рассуждать об их стабильности. Я в целом не возражаю, согласен с поднятием налогов сейчас. Если у вас будет больше налог на прибыль и подоходный налог, я не думаю, что это проблема. Конечно, неприятно, но это не проблема. И я сам готов платить больше подоходный налог, на благотворительность планирую больше тратить, это тоже не проблема. 25% налог на прибыль вместо 20% — многовато, но тоже нормально.
Но что убивает ситуацию — это продолжение разговора о доверии, который мы сегодня ведем. […] Да, налог на прибыль стабилен, только сейчас поменяется. Но мы видим постоянное введение новых поборов. Экспортная пошлина — три года назад нам ввели акциз на сталь на три года. Вот три года истекают с 1 января будущего года. По-моему, близко не идет речи о том, что акцизы на сталь отменить. НДПИ на целый ряд минеральных ресурсов резко подняли, потом подумали-подумали и еще раз подняли (в виде предложения на 15%) подумали-подумали, и уже на 40% повышается НДПИ в рамках этой системы. Я скажу вещь абсолютно очевидную и абсолютно банальную, но, к сожалению, мы ее как-то не принимаем во внимание: все это подрывает доверие, подрывает нашу уверенность. И не только мою — я-то, наверное, такой человек, который все равно будет двигаться вперед, что бы ни происходило. Но я знаю, что это серьезный вызов для многих. Вот ты работаешь-работаешь, зарабатываешь деньги, вдруг кто-то очень уважаемый смотрит на все это и говорит: «что-то у вас рентабельность высоковата». И вводит налог, он остается на многие годы, и никто его не отменяет. Это просто подрывает мотивацию. И подрывает возможности для нас планировать будущее.
У меня есть одно конкретное предложение. Я понимаю, что все сложно, все меняется, трудно поклясться в стабильности тех решений, которые принимаются сегодня, но хотя бы простую вещь сделаем. Давайте мы, допустим, примем закон, что никакие платежи, не только налог на прибыль или НДФЛ, никакие [сборы] на будущий год меняться не будут. У нас есть одно правило, что изменения налога на прибыль могут вводиться только с 1 января будущего года. Давайте такое правило распространим на все мыслимые и немыслимые виды платежей. НДПИ, акцизы, налог на имущество, экологические платежи. Если вы так все уверены в стабильности, всех призываете нас в это поверить, ну давайте хоть какие-то меры примем или какие-то действия, подтверждающие серьезность этих утверждений».
Антон Силуанов, министр финансов
«По поводу стабильности — я думаю, что правительство, как никто другой, заинтересовано в этой стабильности. И хочу сказать, что мы при подготовке бюджетных планов планируем на шесть лет.
Про налоги. Базовые доходы, базовые налоги — они, собственно, и не менялись у нас. И мы привержены такой же логике на предстоящие годы. Жизнь идет, постоянно что-то уточняется… Невозможно четко все зафиксировать. Базовые налоги — фиксируем, а какие-то настройки — как в одну сторону, так где-то и в другую — они всегда есть. И мне кажется, здесь нет каких-то рисков для бизнеса.
Когда мы говорим о налоговых изменениях — для чего они нужны? Почему бы бизнесу не инвестировать в станки, электроники, беспилотники. [Это] хороший бизнес. И будем давать сейчас [на это] государственные деньги, потому что видим, что эти секторы проседает. Но самое главное — чтобы бюджет давал две копейки, а три рубля давал бизнес. И тогда и бизнес будет зарабатывать, и мы будем подстимулировать».
Максим Решетников, министр экономического развития
«Когда мы даем субсидии частному сектору или как-то с частным сектором договариваемся, частный сектор, в общем, достаточно скоро организует производство того, что нам надо. Мне кажется, нам надо идти ближе к этой теме и при более активной господдержке, давать возможность развиваться именно частному сектору [вместо госкомпаний].
Более того, наши государственные корпорации надо дополнительно посмотреть. Мы туда зачастую собрали очень разные предприятия по принципу «ребята разберутся», «у них там один большой котел — прибыли, убытки оно как-то все там сложится, аннигилируется и чудесным образом начнет развиваться». Но ребята посидели-посидели, потом через 10 лет менеджеров сменили, новые менеджеры приходят, говорят: «Слушайте, тут что-то триллиона нам не хватает». И мы вот начинаем как-то это все складывать.
Поэтому нам бы, наверное, все-таки переходить к тому, что нормальные активы выводить и, может быть, государство там останется на какую-то часть управления. Но ненормальные активы точно надо приватизировать, потому что государство как антикризисный менеджер, как правило, особенно в конкурентных отраслях справляется не очень, прямо скажем».
Даниил Егоров, глава Федеральной налоговой службы
«Что меня сейчас очень сильно беспокоит — мы последние десятилетия все вместе серьезно инвестировали в то, что мы открываем данные. Мы делали реестры государственные, на этих государственных реестрах люди и бизнес строили и формировали какую-то свою добавленную стоимость. И есть некое ощущение, что мы немножко недопроговариваем тему той реальности, в которой мы сегодня оказались. То есть мы реально на самом деле вынужденно закрываемся.
Мы закрываемся внутри, мы закрываемся друг от друга под мотивом того давления, которое нам устроили. И вроде бы это не тема, потому что ее вот так вот не видно, она не взрывается перед глазами, но она для нас, с моей точки зрения, крайне опасна. С точки зрения того, что мы не понимаем зачастую, что с нами происходит, чтобы мы могли друг друга анализировать».