Конец сезона на Малой Бронной ознаменовался премьерой. Константин Богомолов к пятилетию руководства театром поставил здесь восьмой по счету спектакль.
Премьера была преподнесена таинственно, до первых рецензий почти не было информации. Что подогрело интерес к новому творению самого модного режиссера театральной Москвы ХХI века.
Постановка «Одна и один» была задумана ради Александра Збруева, штатного (на протяжении 63 лет!!!) актера «Ленкома». Когда-то он жаловался мне в интервью, что ему нечего играть. Времена были непростые. Сегодня у народного артиста четыре названия на родной сцене. И вот — новый подарок. От режиссера, с которым Александр Викторович работал и в театре, и в сериале «Содержанки».[embedded content]
Богомолов продолжает удивлять и шокировать. Заставляет обсуждать его работы и спорить. Не боится браться за разные жанры, будь то оратория, опера или балет. Увлекшись теле- и онлайн-продукцией, за время работы на Бронной выпустил три сериала. Как актер выступил в 6 кинопроектах. Плюс драматические постановки в других театрах.
Но что заставило 48-летнего режиссера в расцвете сил взяться за тему старости, неизлечимой болезни и ухода из жизни?
Последствия любви
В роли умирающей в хосписе главной героини — Вера Майорова, старейшая актриса Театра на Малой Бронной, пришедшая сюда сразу после «Щуки». Она на год моложе Збруева, выпускника того же вуза. Но со времен учебы коллеги, похоже, не виделись. До прихода Богомолова у Веры Владимировны почти не было новых постановок. Теперь в ее «багаже» — два проекта худрука.
В спектакле «Одна и один» Майорова появляется на сцене первой. Ложится на больничную кровать, укрывается… Она — Джульетта. Летом актрисе исполнится 85.
Если есть Джульетта, значит, должен быть Ромео. В этой роли — Александр Збруев. Ему уже 86.
Почему режиссер дал им имена главных героев одной из самых известных шекспировских пьес? Что мы знаем об этой возрастной паре кроме того, что когда-то Ромео изменил Джульетте, она не смогла простить — выгнала и с тех пор ни слышать, ни видеть его не хочет? Что за трагедия стоит за банальной историей? Какой была любовь молодых? Осталась ли она после расставания одна, а он — один, как вроде бы подсказывает название постановки?
Лавстори нет. Есть только последствия. Непохожие на шекспировские: «Нет повести печальнее на свете…»
Дочь и сын главных героев общаются в основном с врачами и психологом. Им важно понять: как и что говорить умирающей, как вести себя с матерью, когда дни ее сочтены? Психолог дает не по-тетральному конкретные советы. Те, что пригодятся любому, оказавшемуся в подобной сиутации. Как ни цинично — можно и в самом деле записать. Чтобы потом не было мучительно больно…
«Глубинный страх смерти?»
Знатоки проектов Богомолова отметят, что тему стариков и смерти он уже эксплуатировал. И не раз. Сам режиссер признается, что много рефлексирует на тему смерти. Очень гордится «Юбилеем ювелира», поставленным когда-то с Олегом Табаковым. Взаимодействует с непростой темой и в литературных опытах (среди них есть и стихи). «Является ли это моим глубинным страхом смерти? — размышляет он. — Не мне судить, а психологу».
Для режиссера важным было показать не историю юных влюбленных с моралью длиной в 400 лет: «вот до чего доводит вражда их родителей», но трагедию пожилых, когда с уходом одного жизнь другого физически невозможна. А прочувствовать это могут только прожившие много лет.
Первые зрители, успевшие оставить комментарии в Сети, считают, что у Богомолова — явный кризис, коль он «который раз пережевывает самого себя лучшего периода». Но Бог с ним, с пережевыванием. В конце концов, не все в зале — поклонники-богомоловцы. Хотя ощущение, что — большинство, для которого: что бы ни сделал любимый режиссер — будет вкусно, красиво, умно, талантливо и т. д., и т. п.
Для непоклонников Константина Юрьевича в спектакле масса загадок. Этакий ребус, где вызывают сомнения диалоги и действия на авансцене. Исключение — профессиональная консультация психолога и строки Шекспира в переводе Пастернака (их не так много, прозаические диалоги дописаны Богомоловым):
«Однако вы мне не дали ответа.
Я повторю, что я уже сказал.
Ведь дочь моя совсем еще ребенок,
Ей нет еще четырнадцати лет…
Еще повремените два годочка…»
С шекспировскими репликами, к слову, Богомолов обходится вольно — в его интерпретации они порой принадлежат другим героям.
«Мы долгое эхо друг друга»
Явление жениха Париса (предназначенного Джульетте) в маске смерти объясняет задумку режиссера.
Но есть ведь еще «пирушка» в палате, на которую собираются еле ходячие, в стариковских масках пациенты, которые по окончании тусовки лихо сбрасывают латекс… Слишком мудрёно, чтобы назвать это захватывающим приемом.
Александр Збруев, ради которого всё и затевалось, выходит на сцену ближе к середине спектакля (все действо — 1 час 15 минут). Зал ждет его с нетерпением, затаив дыхание. Но встречает без оваций. Драматургия не позволяет нарушать предсмертную тишину. Герои говорят так тихо, что хорошо слышно разве что в первых рядах с ценой билетов в 14—16 тысяч рублей.
Ромео снимает палату по соседству с умирающей Джульеттой. Она не хочет его видеть. Не пускает к себе. Но потом… Иначе не было бы спектакля… Они встречаются. «Моя любовь! Моя жена!» — тихо произносит Ромео, не замечая морщин Джульетты.
Примирение оказалось возможным. Перед лицом смерти одного из бывших супругов стало понятно, что их любовь не умерла. А, может, с годами, проведенными порознь, стала даже сильнее.
Если бы спектакль был сыгран, как «одна и один» (по задумке режиссера: одна — перед лицом смерти и один — перед ней), без участия дюжины актеров, которые скорее статисты, чем полноправные исполнители… Если ярче была бы выписана история любви и последние чувства экс-супругов… Если бы не было «мотивов» Шекспира, который здесь, пожалуй, лишний… Возможно, постановка стала бы более драматичной, эмоционально напряженной. Но это был бы уже не Богомолов. Даром что от представленного на сцене не щемит сердце и нет слез. Даже когда раздается истошный крик Ромео, узнавшего о смерти Джульетты. И когда сам он выпивает яду, преподнесенного аптекарем…
Для режиссера оказалось важным включение в спектакль песен «Крейсер «Аврора» в исполнении Детского Хора им. Попова и пронзительной «Мы долгое эхо друг друга». Гениальные сами по себе композиции нарушили оглушающую тишину. Но нужны ли они были по сути?..
<!—Расположение: —>